Хитон погибшего на кресте

Пилат продолжал спешить. Он даже попытался отказаться от традиционного римского яйца, которое специально для него купил Иоанн у хозяина крикливого петуха и теперь готовил на тлеющих углях. Он спешил, словно гонец императора, несший ему весть о победе в трудной битве.

И все же Иоанн настоял на нехитром завтраке и угостил Пилата кружкой дешевого вина.

Прокла

На корабле у Понтия Пилата не было никаких обязанностей, и он, чтобы скоротать время, подменял уставших гребцов. Когда сам работал веслом, Пилату казалось, что судно плывет быстрее. Прокуратор страстно желал обнять свою жену Проклу, которая, несомненно, волновалась из-за его долгого отсутствия. А он даже не пытался послать ей весточку. Все время думал о себе, о своих горестях, своей роковой ошибке…

Пилат стал ловить себя на мысли, что поступил несправедливо с самым родным человеком. А ведь он и раньше был с ней не слишком внимательным, немного видела Прокла ласки и нежности от сурового прокуратора.

Он встретил ее в Нарбонне, когда был в этом городе по государственным делам. Безошибочно Пилат определил, что эта стеснительная девушка, краснеющая, как только обращались к ней, либо упоминали имя, с большими умными добрыми глазами может стать хорошей женой. Как раз в то время Пилат стал часто задумываться о своем одиноком положении, видя, что его сверстники обзавелись семьями, многие растят наследников. Мысли о том, что после него никого не останется на земле, особенно не давали покоя накануне битв, коих немало выпало на долю потомственного воина.

Родители Проклы с радостью отдали дочь за римского всадника, хотя на ту пору она только встретила свою шестнадцатую весну и муж по летам годился ей в отцы.

Любви поначалу не было, но Прокла старалась во всем быть хорошей женой, как и подобает римлянке. Даже больше… Она повсюду следовала за Пилатом, разделяя с ним походные трудности и мужественно выдерживая непривычный климат далеких стран. Хотя и бесконечно тосковала в песках Сирии по милой Нарбонне, окружающим ее рощам, голубому, иногда хмурому небу, родным и подругам.

Рождение сына стало для Проклы событием, наполнившим жизнь великим и радостным смыслом. «Он был мне дороже дневного света! – пишет жена Пилата своей нарбоннской подруге. – Я разделяла мои часы между исполнением обязанностей и удовольствиями, позволительными женщинам».

Назначение Понтия Пилата прокуратором Иудеи искренне обрадовало Проклу. Она восхищалась страной с непривычной растительностью и необычными пейзажами; рынками, переполненными диковинными товарами и древними городами с неповторимыми домами.

Прокла пользовалась уважением иудейской знати и в особенности ее женской половины как супруга правителя этой области.

Разочарование пришло скоро. Почти все новые знакомые оказывали ей знаки внимания только как жене правителя Иудеи. Со всех сторон сыпались просьбы, исполнение которых зависело от Пилата, но прокуратор никогда не позволял жене вмешиваться в его дела. В результате Прокла оказалась в неловком положении: ей неудобно было отказывать людям, выказавшим свое расположение, но она ничем не могла им помочь. Высокое положение, которое благодаря стремительной карьере мужа обрела эта скромная женщина, не наложило отпечатка на ее характер. Она относилась к той ничтожной части человечества, что совершенно не меняется, оказавшись среди власти и богатства. Прокла скоро узнала иудейский мир таким, каким он был на самом деле: хитрым, подозрительным, изворотливым, горделивым и ненавидящим иноземцев.

Прокла избрала уединение, посвятив большую часть времени воспитанию сына, которому исполнилось пять лет, когда Пилат получил в управление Иудею. Она лишь иногда посещала семью иудейского священника: Саломию и ее прелестную дочь Семиду. Да еще общалась в письмах с далекой нарбоннской подругой Фульвией:

«Я проводила время с моим младенцем посреди моих тихих садов, где мирты переплетались с фисташками, где стройные пальмы возвышались рядом с цветущими померанцами и гранатовыми деревьями, – там, под этою свежею тенью, я вышивала покровы для алтарей или читала стихи Виргилия, столь усладительные для слуха и еще более сладкие для сердца.

В редкие минуты досуга, которые муж мой уделял мне, он бывал мрачен и грустен. Как ни тверда рука его, но и она была еще слабою, чтобы удержать в повиновении этот жестоковыйный народ, так долго независимый, возмутительный от природы, разделяемый тысячью буйных сект, которые соглашались только между собой в одном – в бешеной ненависти к имени римскому!»

С единственным семейством в Иерусалиме, с которым у Проклы сложились по-настоящему искренние дружеские отношения, связано чудеснейшее событие. Оно мгновенно изменило мировоззрение жены Пилата – точно так, как неузнаваемо преображает землю врезавшийся в нее на немыслимой скорости огромный астероид. С того мгновения переменилось отношение Проклы к жизни и смерти, и все ее традиционные римские понятия о земном бытии стали вдруг чужими. О чудесном событии Прокла рассказывает в письме к своей подруге Фульвии: