Хитрец. Игра на Короля

«Нет. Совсем ничего… У меня есть пара воспоминаний, и все. Будто я был кем-то прежде, а сейчас я лишь осколок этого существа…»

– Осколок! – воскликнул Льенар, усмехнувшись собственному остроумию. – Тебе нравится это имя?

«Пускай будет Осколок, – согласилось нечто и вдруг спросило трепещущим, опасливым голосом: – Могу я остаться с тобой, Варроу? Мне очень нужен собеседник. Я в отчаянии».

Молодой барон промолчал, предпочитая не связывать себя по рукам и ногам необдуманными ответами. «Собственный призрак, что будет вечно плыть за моей спиной? Незавидная участь», – невольно подумал он.

Словно услышав его мысль, существо обиженно, совсем как маленький ребенок, засопело и… будто всхлипнуло. Неужели оно так быстро, за считаные минуты, привязалось к Льенару?

«Я же могу быть полезным! – с чувством заявил Осколок. – Например, незаметно подслушивать твоих конкурентов. С таким знанием ты станешь непобедим».

– Интересно… – проговорил Варроу с невнятной, ни к чему не обязывающей интонацией. – Но поменьше громких фраз. Неправильное решение убьет мое мнение о собственной персоне.

«Почему же?»

– Потому что я часто оказываюсь прав. Привычка у меня такая. А ошибаться я не люблю.

Осажденный холодным ответом Варроу, Осколок скуксился.

«И каким все-таки будет твое решение?»

Льенар подумал еще немного и, наконец сжалился, ибо въевшаяся в его душу мораль не могла позволить барону поступить по-другому:

– Оставайся на первое время. Но с парой условий.

«Я слушаю!» – нечеловеческий голос Осколка окрасился радостными интонациями.

– Ты не будешь вечно ошиваться за моей спиной, я бы даже сказал, не более двух часов в сутки. Если я попрошу тебя уйти, ты уйдешь. Также ты не осмелишься мешать мне работать. И если я вдруг замечу, что ты вражеский шпик…

При этих словах Варроу пятно чуть зашевелилось в воздухе, выражая таким образом то же самое, как если бы человек отрицательно покачал головой. Но Льенар пока не понимал «жесты» Осколка.

– И еще, – продолжил барон, – ты не будешь появляться в моем доме, пока я сам тебя не приглашу, и уж точно не станешь смотреть на меня по ночам. Отныне считай, у тебя испытательный срок. Если ты расстроишь меня в первые несколько недель своего пребывания, я откажу тебе от места.

Доверие Льенара Варроу не относилось к категории самых легкодоступных вещей на свете, но существо не упускало случая выказать барону свою исполнительность. И тому были причины, ведь (только представьте, месье Монгрен!) несчастное создание так долго было лишено общения. И в конце концов случилось то, что случилось: Варроу, понимая, каким «призрак» был горестным и беззащитным, проникся к нему расположением.

Через пару недель обнаружилось, что Осколок умеет выдавать остроты, причем отпускаемым им фразочкам мог бы позавидовать иной сочинитель сатиры. Работники издательства обнаружили, что Льенар Варроу стал иногда беспричинно прыскать, сдерживая смех, и решили, что это верные симптомы помешательства.

Для собственного удобства Льенар решил называть Осколка призраком, хотя и догадывался об ошибочности сего суждения. Призраки, как говорят, хорошо помнят себя и свою прежнюю жизнь и возвращаются в этот мир с определенной целью. Но Осколок пребывал в трагическом неведении, и Варроу даже стал задумываться над тем, как помочь существу найти хоть немного сведений о своей природе, в те моменты, когда не слушал его курьезные шуточки.

Иногда существо, будучи в игривом настроении, глумилось и над самим Варроу. Особенно оно любило поддеть барона за его морализаторство, в которое Осколок до последнего не верил и даже напоминание о котором считал ненужной напраслиной.

«Тебя снова назвали странным», – изрекло как-то существо, выплывая из-за стены, за которую благоразумно пряталось, когда к Варроу приходили посетители.

– Да надоели они мне, как сто чертей, – раздраженно бросил Льенар. – У них в голове дерьмо, они говорят дерьмо, они живут в дерьме, а странный я. Нет, вы только подумайте!

Стоит заметить, любовь Льенара к морали не всегда распространялась на чистоту речи. И это было хорошо, поскольку еще старый барон опасался, что единственный сын его настолько проникнется идеей святости, что забросит все дела и пойдет по миру с сумой. Но опасения его были напрасны: Льенар, хотя и выступал за мораль в мирской жизни, вовсе не призывал к отказу от благ. Варроу скорее поклонялся бы человеку, добившемуся многого честным трудом, чем святому, проповедующему всю жизнь огульную доброту. Молодого барона скорее можно было назвать светским человеком с моралью, нежели схимником.