Хитрец. Игра на Короля

Бьюсь об заклад, всех компаньонов Хитреца мансурский синьор Гудьир не видел полноценными участниками дела – максимум забавным довеском к месье Алентансу.

Впрочем, Фойерен и сам в подобных размышлениях ушел недалеко от Йерлинго. Самым полезным из нас он считал Чьерцема Васбегарда. И пусть Хитрец не жаловал чародея, он все же полагал, что магия служит хорошим подспорьем для определенного сорта дел.

Впрочем, решать задачи месье Алентанс предпочитал без колдовского вмешательства: дескать, уж больно заметный оно оставляло след. Второй причиной, побудившей Фойерена терпеть претенциозную компанию чародея, была способность одельтерца соединять два логичных утверждения и рождать из них заключение нелогичное, но весьма оригинальное и заманчивое. «Васбегард способен на обман, – говорил Хитрец. – А что есть обман? Лишь нестандартное поведение в стандартной ситуации. Человек попадается в сети мошенников лишь потому, что действует стереотипно. В то время как дельцы находят весьма интересные пути. Не всегда во благо, но всегда изощренно». Васбегард не был мошенником, но он мыслил нестандартно, как и Хитрец, а потому месье Алентанс его и ценил.

– Я согласен, – сказал наконец оружейник. – Будут вам сведения.

Механический паук за спиной Гудьира дернулся еще раз, и в тот же миг я запретила себе так нескромно разглядывать интерьер. Ведь интерьер, похоже, и сам не желал, чтобы его рассматривали.

– Когда нам повторить визит, – аккуратно осведомился Фойерен, – чтобы получить то, о чем мы условились?

– О, не стоит! – воскликнул Гудьир. – Я пришлю вам письмо. Скажите лучше, по какому адресу его направить.

– На почту в квартале Грандо-Салерто, – со всей вежливостью ответил Хитрец: он знал, что с такой персоной, как этот синьор, обращаются уважительно и никак иначе.

На прощание Йерлинго Гудьир, высокий, будто мансурский минарет среди других зданий, неожиданно поднялся с места и галантно поцеловал мою руку. Это был некоронованный государь преступного мира Империи Цесс – пусть даже никто и не прокричал ему «Виват!»

* * *

Через пять дней, 16 января 890 года, на почте самого богатого квартала Каполь-кон-Пассьонэ уже лежало долгожданное письмо, адресованное синьорине Келаи Васбегард. Выдавать в руки Хитрецу его отказались, и поэтому курьеру пришлось возвращаться на станцию вместе со мной. Уплатив почтовый сбор – порто – из своего кармана, Фойерен выхватил штемпельный конверт из рук служащего и, не позволяя мне рассмотреть даже надписи, запрятал его в своей одежде. Всю обратную дорогу письмо пролежало во внутреннем кармане зимнего пальто-питершем[77], но, когда мы переступили порог съемной квартиры, Фойерен немедленно достал его.

Непримечательная бумага, дешевая марка франкоболло, простые чернила, кривоватые буквы имени адресата, выведенные, очевидно, без всякого старания, – и секрет государственной важности, сокрытый в непрочитанных еще строчках. Такое письмо стоило человеческой жизни – если не больше. Весточка, из-за которой можно было лишиться головы, – и из чего она состояла? Лишь из таких же небрежно нацарапанных на бумаге слов, которые Хитрец, убедившись, что нас никто не подслушивает, озвучил в своей каморке: