А какие на Островах люди! Высокие, худощавые – Варроу не отыскал среди них ни одного толстяка; все сплошь в темнозеленом, коричневом или черном; с татуированными лицами, открытыми бесстрашными взглядами… И у каждого из них переливистые глаза цвета жаркого янтаря. Льенар украдкой вглядывается в лица прохожих, чтобы вдоволь налюбоваться этим чудом божественного творения.
Постепенно яркие оранжевые глаза прохожих разбавляются серыми, голубыми и зелеными одельтерскими, фиолетовыми астари, карими цесситскими и мансурскими, ореховыми десаринайскими – тысячью оттенков. Нынче, в середине июня 880 года, острова Тари Ашш ломятся от прибывших со всего света гостей, жадных не только до светской толчеи, но и до последнего слова науки. Изобретения быстро входят в повседневную жизнь, а использование передовых технологий свидетельствует о хорошем вкусе. Конструкторов становится так много, что они вступают между собой в соревнование, и здесь, на краю света, в старинном городе Ашш-Сетесс открывается первая Всемирная выставка!
В эпоху расцвета промышленности технические новшества появлялись по всему миру как грибы после дождя. Были среди них и вполне обыденные, бытовые, как, например, печь на коксовом газе, с модным закрытым контейнером; и до конца века от этой печи дым на кухнях стоял коромыслом. Или центральная система отопления, весьма взрывоопасная из-за высокого давления в котлах. Но встречались среди изобретений и совершенно безумные, вспомнить хотя бы этот
Барон чувствует, как спина его холодеет, а вслед за тем по всему телу пробегает дрожь – мелкая, быстрая. Он взял след, он знает, кто ему нужен.
Купол главного корпуса выставки остается за спиной; зажимая в руке билет, Варроу садится на омнибус. Скоро он доберется до полигона, откуда тысячи людей будут смотреть на публичный дерзновенный сеанс воздухоплавания. Вот оно – техническое чудо! Великолепная разработка военных ученых, с огромной матерчатой оболочкой, наполненной гелием, и крошечной по сравнению с ней гондолой аэростата. Этому дирижаблю предстоит открыть эпоху управляемых свободных полетов.
Толпа, напирающая на ограждения, жужжит, будто рой разбуженных ос. Лоточники продают маленькие одноразовые бинокли, и престарелые дамы, привыкшие взирать на театральные постановки через лорнет, спешат их купить. Парочка детей, не понимающих всей важности события, плачет.
Но неожиданно толпа затихает. На полигон выходят два статных оранжевоглазых пилота, а за ними – главный спонсор изобретения: одельтерский богач пожелал сегодня и сам подняться в воздух. Уже через секунду толпа взрывается криками восхищения и аплодисментами. «Невероятно! – записывают в блокноты именитые журналисты. – Эти люди так самоотверженны! Они готовы рискнуть своей жизнью на глазах у тысяч зрителей!»
Пилоты и единственный пассажир скрываются из поля зрения толпы, и теперь только зоркий глаз может разглядеть их за крошечными окошечками гондолы.
Несколько волнительных минут, и под ревущий шум двигателя дирижабль неторопливо, плавно отрывается от земли. «Взлетает, взлетает! – слышатся восторженные крики. – Нет ничего невозможного! Ядовитые ученые покорили небо!»
«Невероятно! – строчат в блокнотах именитые журналисты. – То, что на протяжении столетий было лишь фантасмагорией ученых, становится действительностью».
Варроу, неотрывно следящий за набирающим высоту дирижаблем, закрывает глаза.
…И тут же взгляд его упирается в широкую приборную панель, а затем – в смуглые руки, еще пять минут назад чужие, а ныне – его собственные. Варроу аккуратно поворачивает голову и видит по левый бок от себя первого пилота, сосредоточенного на штурвале, а за спиной, чуть поодаль – единственного их пассажира. Его кровного, непримиримого врага в блестящем цилиндре и невероятной дороговизны плаще.
Льенар опасливо шевелит чужими смуглыми пальцами и, убедившись, что все они слушаются, отступает на шаг назад от приборной панели. Ведь он здесь вовсе не для того, чтобы следить за углом тангажа.
– Турзо, что ты творишь? – гул двигателя приглушает крик первого пилота. – Вернись на место! Быстро!
Но Варроу не слушает: Ядовитое наречие, сетшенай-тайхаш, ему чуждо. В голове его звенят собственные мысли: «