Мэтр Чьерцем Васбегард, одельтерский маг. Человек язвительный и меркантильный, обожающий роскошную жизнь даже больше, чем любят ее продажные политики. Который, несмотря на пограничное состояние психики, несмотря на то что у многих людей его таланта на рукаве висит ценник с точным указанием суммы, честь свою не продавал никогда. Васбегард добровольно остался в окружении множества врагов, хотя вообще не обязан был приходить к Хитрецу на помощь.
Молодой парень Кадван Берм. Он прежде и сам видел смерть. Много смертей на ненужной, проклятой войне. Парень ничего не рассказывал нам об этом, ибо знал, что война – это не тема для обсуждений. Многие возвращаются с войны обезумевшими. Многие – калеками. Многие – сиротами. Он же вернулся… но не героем. Но он стал им. Отдав свою жизнь, чтобы спасти нас с Фойереном от смертельного натиска цесситских наемников.
Чьерцем и Кадван – их было двое. Противников было двадцать.
Моя душа принялась протяжно рыдать, стенать, оплакивая павших, и я проклинала себя за то, что два дня назад мне не хватило духа… недостало смелости остановить ускользающего от схватки Хитреца.
Горе подкрепилось циничным решением Фойерена незамедлительно покинуть Империю Цесс. Он считал, что нам надо спасти хотя бы себя и на этот раз будет выгоднее затеряться в Одельтере.
Выслушав Фойерена, Джасин тут же сорвалась с места, чтобы отправиться за билетами до Найтерины. Я проводила ее взглядом и приблизилась к маленькому окошку; и видела, как та, выйдя из дома, бессильно упала на пороге и закрыла лицо руками. Теплая земля Цесс обратилась для нее теперь юдолью[91]
скорби. Как переживет она смерть своего возлюбленного? Нетрудно догадаться, что не пройдет и пары месяцев, как Джасин сама отправится за ним…И в ту же секунду все, что внутри меня страдало и плакало, перешло в неконтролируемую ярость.
– Что же ты наделал? – злобно воскликнула я, накидываясь на Хитреца. – Все это было напрасно! Все это принесло только горе! Мы возвращаемся ни с чем! Ты собственными руками убил Кадвана и Чьерцема! Ты допустил их смерть! Ничего не добился и упустил к тому же Кольцо! Я же знала, что ты убийца, и, о Сетш, как я могла верить тебе?!
– Келаи… – мрачно пригрозил Фойерен.
– Ты использовал их жизни! Использовал способности Васбегарда! Ты же знал, что Чьерцем не хотел жить! Что он давно уже искал повод покончить с собой! Ты не мог не знать! – уже кричала я, и слезы катились по моим щекам буйным потоком. – Ты всего лишь дал ему удобную возможность!
На этот раз Хитрец промолчал.
– Именно из-за
– У тебя вдруг появился характер, чтобы подвергать мои приказы сомнению?! – воскликнул Хитрец, обезобразив лицо нечеловеческим гневом.
Обезоруженная столь резким выпадом, я молчала, и только разъяренное дыхание вырывалось из моих легких.
– Все это было необходимо, – прорычал Хитрец.
Моя рука стремительно ринулась к столу и нервно схватила с него металлическую коробку из-под сигар – и на секунду задержалась в воздухе, пока мозг раздумывал, не ударить ли этой коробкой месье Алентанса. Необходимо, говорил он, не так ли?
У меня
Хитрец вырвал из моих рук жестянку и с ожесточением швырнул ее в камин – та раскрылась, ударившись о дрова, и дорогие сигары Чьерцема (которыми тоскливо любовалась в его отсутствие Джасин) превратились в рассыпающийся пепел.
Нервно выдохнув, Хитрец развернулся ко мне и произнес:
– Неужели ты думаешь, что я не поступил бы по-другому, не будь я в той ситуации лишь пешкой? Чьерцем и Кадван, как надлежало, приняли бой, и от меня там ничего не зависело. Только еще одна напрасная смерть. Мы были настолько слабы, что толпа растерзала бы нас. Ты должна понять.
От клокотавшей во мне злости я по-прежнему тяжело дышала: как можно было простить Фойерену игры с жизнями наших соратников?
– Но они могли и не погибнуть. Мы будем ждать их в Одельтере. Я сказал Чьерцему, куда надо будет приехать.
– Я помню, – резко перебила его я. – Но какая разница, если ты упустил
Хитрец бессильно покачал головой.
– Я позволил забрать эту вещь, потому что лучше всего Дезире сейчас было бы скрыться с этим кольцом в неизвестном направлении, – объяснил он. – Чтобы оно не досталось человеку похуже.
– Не понимаю…