И пусть простуженный голос месье Алентанса хрипел, каждая его фраза привлекала все больше слушателей. Уже скоро все мы слушали его монолог. Я готова была рассмеяться: Хитрец только что рассуждал о красноречии, и вот он сам явил пример оного, причем умением мог заткнуть за пояс иных ораторов.
И здесь Фойерен непременно сорвал бы свою долю оваций, – если бы не был прерван княгиней Кайхесши, которой вздумалось снова потерять сознание. На миг речь Хитреца перекрыл глухой звук удара – то девушка, схватившись за стол, уронила несколько древних трактатов на пол.
–
Этого было достаточно, чтобы Ядовитые чародеи прервали свои занятия и бросились к ней на помощь.
– Мой дед говорил: «Как только скажешь “черт” – и вон он, из-за угла выглядывает и машет тебе копытцем», – тут же вставил Чьерцем. – Будьте осторожнее со словами.
Хелинш Хасте тут же сделал месье Васбегарду неприятнейшее замечание, нарушив свой зарок обращаться со словами изящно.
– Боги, тебе опять дурно? – испуганно выдавил Теаре, первым подоспевший к девушке. Вид чьего-то недомогания всегда вызывал у него замешательство, а оно мешало здраво мыслить.
– Да нет, просто ветрянка, – по-ядовитому огрызнулась ТашʼТаэтт и бросила вызывающий взгляд в не по-одельтерски смазливое лицо месье Брюно. – Но вы ничего не видели, господа, – мрачно добавила она, глядя на распластавшиеся по полу книги.
– Разумеется, – ответил за всех Матье.
Мог ли кто-то винить за вынужденно небрежное поведение девушку, которая день ото дня становилась все слабее? Беззаботное настроение, вызванное у всех речью Хитреца, тут же отступило. Хелинш попросил у Кайхесши разрешения отнести ее в комнату и, когда та согласилась, подхватил ее на руки. Он успешно справился с задачей – правда, всю дорогу спиною чувствовал вопросительный взгляд месье Деверо.
Остальные вдруг вспомнили, что на Фье-де-ля-Майери давно уже опустилась ночь, и испарились из здания Архива прежде, чем огромная желтая луна сдвинулась на небе на несколько дюймов.
Глава 15
Витая игла
Отчаяние не покидало нас, но оно преспокойно соседствовало с развертываемым во Фье-де-ля-Майери действом. Архимаг рассылала десятки писем, прося предоставить ей сведения о случаях пропажи магии, составляла теории – одна безумнее другой – и задействовала связи. Десятого ноября ею был созван Консилиум, и одному Отцу известно, о чем тогда говорили одельтерские чародеи.
Отныне Государственный Архив был для Ядовитых магов бесполезен, а те, кто не обладал чародейским талантом, никак не могли им помочь. О чем-то велись оживленные толки, время шло, но все мы оставалась несведущи, как дети. Моя роль и вовсе сделалась ущербной, и потому я находила спасение в праздных прогулках по территории университета – но вряд ли это было умной затеей, ведь каждая свободная минута приносила с собой тягостные мысли. В унынии я изучала разбитые близ трех корпусов сады: их живописные виды, чуть подернутые ноябрьским инеем, представляли собой особую, сурово-изысканную красоту.
В обед все гости Архимага встречались в университетской кухмистерской[48]
. Во Фье-де-ля-Майери, хоть тот и обучал будущих богатейших людей Империи, подавали сугубо простую пищу. При этом мясо здесь приготовлялось так, что пришлось бы по душе даже искушенному чревоугоднику: истекающее соком, мягкое и ароматное. Поданный к нему запеченный картофель, политый жиром и приправленный кориандром, казался великолепным гарниром. Даже ржаной хлеб на вкус был не больше и не меньше, а манной небесной. Однако еда лишь ненадолго подавляла желание поведать ближнему о своей несостоятельности. Так случилось и в тот день, когда, не выдержав, я начала жаловаться Кадвану:– И долго ли мне быть бесполезной обузой? Осознавать, что ты не способен оказать никакую помощь, и видеть все это безумие – настоящая пытка! Я слишком беспокоюсь.
Месье Фойеренгер Алентанс, сотворившийся в тот миг близ нашего стола, театрально фыркнул. Хитрец, надо сказать, тоже бездействовал и бесцельно шатался по университету – правда, без грусти в глазах. Таффур Вахэйль считал Фойерена «неприхотливым», Хелинш Хасте добавлял, что «пес его знает». Кайхесши же при упоминании о нем просто махала рукой, а Унемша с растерянным видом пожимала плечами.
– Сегодняшний день через десять лет ты даже не отыщешь в своей памяти, – изрек Фойерен с присущей ему непосредственностью. – Много ли ты запомнила дней от рассвета до заката, а? Вот поэтому не надо беспокоиться.
– Возможно. Но сегодня я весьма опечалена.
– Печали не существует, – отмахнулся Хитрец, открывая одолженную из Архива «Человеческую свечу». – Это фальсификация. Просто в глубине души у каждого есть своя действительность, и ее несоответствие общепринятой вызывает режущее чувство где-то в области легких. Все мы живем в выдуманных мирах: это следствие субъективного восприятия.
– Чего? – непонимающе сморщился Кадван.
Я тем не менее догадалась, о чем говорил Фойерен, но отнеслась к сказанному с подозрительностью:
– Ты в этом уверен?