– Как ты можешь так играючи заниматься своей… работой? Тебя же так легко узнать по изуродованной кисти! Когда я увидела твою правую руку в первый раз, я подумала, что она сплошь состоит из кожных заплаток. С помощью магии сейчас убирают подобные шрамы…
– Из всех вопросов, которые ты мне могла задать, ты выбрала этот? – усмехнулся месье Алентанс.
– Пожалуй.
– Хорошо… Мне все равно придется ответить! А отвечу я так: мы живем в век перчаток и эпоху… хитрецов. Подобно тому, как я прячу в перчатку изуродованную руку, они прячут в трости пистолеты, в кольца – яды и в целом ухищряются сотворить много чего плутовского. Они мало чего боятся, да и мне не стоит.
Не успела я напроситься на второй вопрос, как перед нами возник Лекильм. Полноватый теоретик магии передвигался быстрыми неказистыми шагами и выглядел крайне взволнованным; он догнал нас со спины, но мы были слишком увлечены разговором, чтобы тут же заметить его.
– Магический консилиум принял решение, – спешно объявил он. – Через полчаса Ее Светлость ожидает всех гостей в Малом здании.
Хитрец ответил, что мы скоро будем.
– Между прочим, вы не знаете, куда делась Кайхесши? – строго спросил Лекильм, награждая Фойерена таким недовольным взглядом, будто он знал, какую смертоносную посылку курьер доставил вчера.
– Полагаю, они с Матье Деверо гуляют по университетской оранжерее, – отозвался Фойерен.
Теоретик магии осклабился, выдавив кривую улыбку, но продолжил:
– Скажите, пусть на обратном пути зайдет ко мне за лекарствами.
После нескольких неудачных попыток одельтерские и Ядовитые маги все же нашли средство, облегчающее протекание магической абстиненции. Полностью излечиться оно не помогало, но с некоторыми внешними проявлениями справлялось.
Недовольный пуще прежнего, Лекильм повернул обратно, а мы решили, что сегодня обед откладывается: вряд ли нам хватит времени, чтобы насладиться пищей до аудиенции. Опоздание, однако, было столь же непозволительным, как и слишком ранний визит, – поэтому, пока оставалось время, Хитрец предложил прогуляться вокруг Малого здания.
– По кому же плакала скрипка? – спросила я, самовольно обнулив счет разрешенных вопросов. – Мне знакома эта мелодия. Это траурная песня страны Собердан.
– По тем, кого нашла Империя, чтобы из
– Хотела бы и я научиться так предвидеть события…
– Прогнозирования и непредвзятого взгляда уже достаточно, чтобы предчувствовать некоторые вещи, – высокопарно сказал Фойерен. – А также утренней газеты с новостью о поимке опасного преступника.
Я самоотверженно пропустила пущенную в свой адрес словесную шпильку.
– Ты будто оплакивал его казнь, – осторожно произнесла я. – Неужели ты знаком с ним, с этим обреченным на казнь преступником – и все после того, что вчера…
– Нет. Я не всемогущ, чтобы знать всех и вся.
– Но ты довольно влиятелен, правда? Ты ведь из аристократии? Твои знания и твоя речь говорят об этом. И скрипка. Лишь ученики дорогих учителей добиваются подобных результатов. Дорогих наставников не могут позволить себе простые горожане.
– Возможно, – ответил Хитрец. – А может, мой отец продал часы, чтобы купить мне инструмент, а через несколько лет я по одной только счастливой случайности поступил в консерваторию в Реторте… Или же инструмент мне купила матушка, когда в детстве мы отдыхали у моря в Астериа. Эх, безнадежная аристократия…
– Чем же она тебе не нравится?
– Мне всегда было неудобно в дорогих костюмах, – уклончиво ответил Хитрец.
– Костюмы – всего лишь антураж, следствие! Ключевым словом для аристократии будет благородство, причем… искреннее. Это внутренние стать, красота, которые чувствуешь за версту, которые нельзя просто так вырвать из человека…
– И которые не существуют? – слабо улыбнулся Фойерен и потянул на себя парадную дверь Малого здания Фье-де-ля-Майери.
Оранжерея представляла собой внушительных размеров стеклянное здание с полукруглым куполом. Приятной деталью интерьера здесь были решетки из искусно выкованного плюща, неокрашенного, но выглядевшего не траурно, а на удивление живо и нарядно – как и все остальное в теплице. Будучи лишь отдушиной для Архимага, это место не несло образовательной цели.
Матье Деверо, с рождения обладавшему тонким чутьем и болезненной восприимчивостью к запахам, хитросплетения цветочных ароматов ударили в нос так сильно, что у него тут же разболелась голова. Но чародей решил стоически перенести это испытание, хотя зачесавшиеся веки и смогли на секунду поколебать его решимость.
Кайхесши, напротив, равнодушная ко всякой флоре, послушно шагала рядом; по выражению ее лица нельзя было догадаться, каким неинтересным она находит это место, где они спрятались от всех. К счастью, собеседник ее шустро заполнял собою все недостатки их нескромного убежища.