Хитрованы

Троица, помрачневшая лицами, удалилась в соседнюю комнату. Минут десять Долгоруков просидел один, разглядывая на стеллажах корешки книг. У Симонова было что почитать, начиная от «Опытов» Монтеня и заканчивая немецкими готическими романами.

Наконец, Шпейер вернулся. Один.

– Мне очень неловко говорить вам это, мой друг, – глядя прямо в глаза Севе, начал Павел Карлович, – но мы не можем возвратить вам портсигар сию минуту, так как он сейчас находится у одного из наших товарищей… Но завтра он непременно будет у вас.

Что ж, к такому повороту событий Сева был готов.

– Я так и знал… Заявляю вам, – твердо сказал он, – что портсигар мне нужен сегодня же; в противном случае я оставляю за собой свободу действий.

Глаза у Шпейера сделались скучными:

– Прошу прощения, я должен посоветоваться.

Он снова вышел и вернулся через минуту:

– Сколько вы желаете получить за ваш портсигар? Пятьдесят рублей? Сто? Двести?

Но Сева был непреклонен.

– Деньги мне не нужны, мне нужен портсигар.

– Хорошо, – раздумчиво произнес Павел Карлович. – Вы получите свой портсигар ровно через два часа… А вы и вправду сможете освободить нашего товарища?

– Да, – просто ответил Сева.

– Чаю?

Он просидел эти два часа со Шпейером. Павел Карлович оказался очень интересным собеседником со своим, оригинальным образом мыслей, которые – Всеволод не побоялся признаться себе в этом – в достаточной степени импонировали и ему самому. Впрочем, его жизненная философия была нехитра. Конечно – в жизни лучше, да и здоровее исполнять собственные желания, нежели чужие, и жить так, как ты хочешь сам, а не как хотят другие. Конечно – для мужчины важнее всего независимость. От обстоятельств и начальства, от женщин и обязательств, которые в тягость. Конечно – жить весело интереснее, нежели жить скучно. И некий риск в жизни обязательно должен присутствовать. Иначе можно покрыться плесенью раньше отмеренного природой срока. Или мхом, что ничуть не лучше. И уж не требует никаких доказательств то, что гробить свою жизнь на получение чинов и званий, кланяясь, виляя копчиком пред сильными мира сего и наступая на горло собственной песне (если она у вас, конечно, имеется), есть несомненная глупость, и дается она, жизнь, совершенно для иного…

Много еще о чем успели поговорить Павел Карлович и Всеволод Долгоруков. И когда вернулся Неофитов с каким-то пожилым господином – тогда этот господин показался Севе весьма пожилым, но по мере знакомства это впечатление полностью исчезло – и выложил на столик перед Долгоруковым фамильный портсигар, Сева и Павел Карлович стали почти друзьями. Наверное, эти два часа и повлияли на выбор, который Сева позже сделал, вполне отдавая себе отчет и совершенно осознанно. И стал «валетом»…

– Вот, – весело произнес Африканыч, как его называл пожилой господин. – Получите в целости и сохранности.

– Все в порядке? – поинтересовался Шпейер в своем обычном насмешливом тоне.

– Да, – ответил повеселевший Сева.

– Познакомьтесь, – Павел Карлович указал на пожилого господина, – мой добрый товарищ и друг, Алексей Васильевич Огонь-Догановский, столбовой дворянин. А это, – Шпейер доброжелательно посмотрел на Севу, – мой новый друг Всеволод Аркадьевич Долгоруков.

– Весьма приятно, – сказал Огонь-Догановский, охотно пожимая Севе руку. И вдруг задал вопрос, который Долгоруков уже слышал: – А вы не князь? Не родственник ли случаем нашему добрейшему генерал-губернатору Владимиру Андреевичу?

– Нет, – привычно ответил Сева. – Не князь и даже не родственник.

– Жаль, – протянул Алексей Васильевич уже слышанную Севой фразу.

И Долгоруков снова удивился:

– Почему жаль?

Это позже он поймет, почему всем было «жаль», когда заделается и «князем», и «племянником» московскому генерал-губернатору и сиятельству князю Долгорукову. А тогда… Тогда этот вопрос не давал ему покоя, даже когда он покинул этот странный и одновременно очень располагающий дом.

– Надеюсь, вы запрячете револьвер, который принесли с собой, снова в дальний ящик стола? – услышал Сева насмешливое.

– Д-да, – сконфуженно произнес Долгоруков и почувствовал, как шею и уши заливает горячая краска.

– Да вы не волнуйтесь, – сказал Шпейер и понимающе посмотрел на Севу. – Вы все сделали правильно. А теперь дайте честное слово, что, выйдя отсюда, вы забудете все, что с вами произошло.

– Забуду… Честное слово, – ответил Сева.

Шпейер удовлетворенно кивнул.

– И помните, что вы обещали освободить Поля, – добавил он.

– Помню, – сказал Сева.

– Прощайте.

– Прощайте, – ответил Сева и покинул дом. А потом отправился освобождать этого Поля. Что ему не сразу-то и удалось.