Хюльдра

- Алиска! – позвал Павел и осторожно нащупал ее вытянутую ногу. Она была теплой, и это придало Пашке сил. Он с трудом поднялся с пола и медленно, оступаясь и поскальзываясь, побрел к выходу. Он догадался, где он, потому что дверь неплотно прилегала к косяку с трех сторон, пропуская в щелочки лучики восходящего солнца. Павел брел на этот четырехугольник, и сарай казался ему бесконечным. И наконец, когда его ладони уперлись в деревянные доски, он налег на них всем весом. Дверь оказалась незапертой, и Павел вывалился наружу. Дневной свет, едва зародившийся, все еще тусклый, ударил его по глазам, заставив вскрикнуть и зажмуриться.

- Алиска! – снова позвал он, отворачиваясь от выхода. Ответа не было.

Нина выбралась из своего угла и подползла к Алисиному матрасу. Она схватила ее за руку и теперь уже не хныкала и не поскуливала, а только раскачивалась, как психопатка, вцепившись в белую ладонь, как в спасение.

Обратно Павел дошел уже бодрее. Он опустился на колени перед матрасом, у Алискиной головы. Он схватил ее голову и внимательно посмотрел в лицо. Она жива, и это – главное! Павел ладонью легонько шлепнул ее по щеке. На кровавое пятно между ее ног он старался не смотреть.

Ее ресницы дрогнули после пятой пощечины, которая была ощутимо увесистей, чем первая, вторая или четвертая.

- Жива! – едва слышно выдохнул Павел и провалился в сон.

Прошло четыре года, но ему, Павлу Проценко, отцу семейства, бабнику, пройдохе, исполнительному директору академического бизнес-центра, снятся кошмары, как четырехлетнему малышу. Каждый раз, когда он просыпался в холодном поту, он видел одно и то же: белые ноги, кровавое пятно, джинсовая юбчонка, которую тогда носили все девчонки, и эта длинная непослушная челка, которая закрывает безжизненное, бледное лицо.

- Я не хочу знать! – сказал он Лавровичу, очнувшись от воспоминаний.

- Тебе придется, - отрезал тот, покачав головой, - и мы должны будем вместе решить, что с этим делать…

Павел судорожно сцепил руки в замок. Он не будет это смотреть! Он не хочет ничего знать!

- Для этого я и лечу в Норвегию, - заговорил Лаврович, - она тоже должна это видеть. Знать. Решить.

- Почему не подождать ее возвращения? – Проценко уцепился за возможность отсрочить казнь.

Лаврович покачал головой.

- Неизвестно, чего от нас хочет тот, кто прислал это письмо… - он зачем-то снова нырнул в свой уродливый портфель.

- Что у тебя там еще? – недовольно поинтересовался Павел, но осекся, увидев в кулаке у Лавровича ту самую красную коробочку, - это еще что?

- Кольцо, - сообщил Лаврович, невольно повышая голос, - я сделаю ей предложение, и если это видео всплывет… Я не знаю… Я скажу, что мы… Мы – муж и жена и вольны строить наши отношения так, как нам вздумается!

- Не ори! – велел Проценко, оглядевшись по сторонам.

Они сидели в самом углу полупустой кофейни, и Павел знал, что они практически незаметны из зала. Но не посетители сейчас волновали его, а великая и ужасная Анфиса Заваркина. Павел боялся себе вообразить, что она сделает с ними, если узнает, увидит, подслушает. Точно вырвет их сердца и сожрет тут же, на их глазах, улыбаясь и причмокивая.

- Давай уточним, - убедившись, что Заваркиной на горизонте нет, Проценко снова обратился к Лавровичу, - ты хочешь жениться на Алиске только ради того, чтобы спастись от шантажиста? Именно это гонит тебя в другую страну и не дает даже неделю подождать?

- Нет, - твердо сказал он, - я просто так хочу на ней жениться! Просто…

- Что просто? Это ошибка! Ты сам понимаешь, что это ошибка! Я не дам тебе этого сделать!

Павел вскочил на ноги, Лаврович тоже. Его чашка с недопитым кофе опрокинулась, разлив содержимое на стол, пол, Пашкины лоферы и лэптоп Лавровича. Но они этого не заметили, продолжая стоять лицом к лицу со сжатыми кулаками и челюстями.

Павел знал, что не должен допустить подобной глупости. Алиска не должна попасть в его лапы! Она ведь глупенькая, влюбленная, и она согласится, даже не подумав! Он заточит ее в своей однокомнатной башне из стекла и бетона, где из приятного только сквозняки, он сломит ее дух, разберет на кусочки ее личность и разложит по полкам, попрячет по шкафам и кладовкам!

Перед глазами Павла стояла картина из лодочного сарая, но она больше не страшила его. Он больше не видел кровавого пятна, только узкие плечики, трогательные ключицы, голубоватые вены, выступающие под кожей на длинной шее, которая не могла удержать ее одурманенную голову. Он видел бледное лицо с обнадеживающе подрагивающими ресницами, носом кнопкой и пухлыми губами. Он ее не получит!