- Мог бы и ответить на звонок, - проворчала Алиса, спуская ноги на пол и уже заранее зная ответ, - видишь же, человек за меня волнуется! Мог бы поднять трубку и хотя бы сообщить, что я в безопасности, хоть и без сознания.
Вася поморщился.
- Ты торопишь события, - сказал он тихо, - и не кривляйся!
Пока брат не смотрел на нее, Алиса передразнивала его, как первоклашка.
- Она бы тебя не съела, - упорствовала Алиса, но заметив саркастический Васин взгляд, немного сдала позиции, - ну ладно, надкусила б чуток.
Вася пожал плечами и, отмахнувшись, скрылся на балконе.
Алиса помнила, что ее брата тревожило то же, что и ее: равнодушие любимого человека. И трубку он брать не стал, потому что боялся снова, хоть и на минуту, окунуться в эту сухость и безветрие.
Завибрировал смартфон.
Анфисе никогда не нравился Лаврович. Особенно ее неприязнь обострялась в те моменты, когда она находила Алису переживающей их очередной разрыв. И каждый раз в эти моменты, она порывалась как-нибудь затейливо, «по-заваркински», ему отомстить, но Алиса не позволяла. Она знала, что за разрывом обязательно последует примирение, но никогда не отказывала себе в праве выплеснуть эмоции. Лаврович при расставаниях не выбирал выражений, вбивая ей в голову воспитательные максимы. «Ты вульгарная». «Ты ничем не увлекаешься». «Ты мне не нужна» или «Мне нужна не такая». Все это выводило Алису из равновесия, и ей нужно было довольно много времени, чтобы прийти в норму.
Алиса теребила пальцами ног лохматый прикроватный коврик и ждала, когда уймутся тошнота с головокружением.
«Я раньше не придавала значения тому, как это звучит. И тому, с какой силой он иногда стискивает мои руки и шею. На мне оставались красные следы, которые потом превращались в фиолетовые синяки».
Алиса вспомнила прикосновения Бьорна: как нежно он скользил костяшками пальцев по ее щеке, как крепко обнимал и куда целовал. Даже его самые страстные ласки не оставляли кровоподтеков на Алисиной белой чувствительной коже.
Алиса не соврала сестре: она действительно чувствовала облегчение. Как будто это мерзкое видео стало скальпелем, вскрывшим застарелый и причиняющий боль нарыв, а те вопросы, которые они с Пашкой задавали друг другу и ответы на них, которые они тут же давали сами себе, даже не утруждаясь их озвучиванием – кюреткой, которая выскоблила гной и плесень из их душ. Но от эмоциональной стабильности Алиса была далека: ей хотелось то ли плакать, то ли смеяться, то ли забиться в темный укромный угол и рычать оттуда на весь мир, как раненый барсук.
Она испытывала благодарность к сестре за то, что та не бросила копаться в этом деле. Наверняка сейчас Анфиса была близка к тому, чтобы освежевать и разделать ее мучителей, после выставив их жалкие тушки на всеобщее обозрение. Но в то же время Алиса не хотела никаких раскопок и никакой публичной порки, только чтобы произошедшее в лодочном сарае в ту ночь осталось, наконец, в прошлом.
Алиса боролась с искушением поплакаться Васе – самому надежному и верному мужчине в ее жизни, но она знала, что эффект, который произведет на брата новость, что ее маленькая вредная Алиска, его любимая девочка, была избита и изнасилована в каком-то лагере под городом Б, будет эквивалентен взрыву бомбы в двадцать одну килотонну. Примерно, такой, какую сбросили американцы на Нагасаки в 1945 году.
Сначала она, Алиса, получит пощечину за то, что молчала столько лет.
Потом он вернется в Россию, подвергнув себя риску разоблачения, и наложит на недосмотревшую за сестрой Анфису такое изощренное наказание, которое только будет способен выдумать его больной разум. Алиса не тешила себя иллюзиями относительно душевного здоровья Васи Заваркина: она много лет назад поняла, что ее брат – конченый психопат.
Что он сделает с Лавровичем, Мариной, Артуром Ибатуллиным Алиса даже вообразить не решалась. И даже сейчас, после просмотра видело, она не испытывала к ним особой любви, но понимала, что натравить на них Васю в порыве гнева – аморально и бесчеловечно. Тем более, что у Марины теперь есть ребенок.