Хюльдра

- А почему вы такая спокойная? – поинтересовался Барашкин раздраженно.

- Потому что нужно остыть, чтобы подавать то самое блюдо, - устало откликнулась Заваркина. Она выбила из пачки сигарету, пододвинула к себе пепельницу, щелкнула зажигалкой. Ей впервые было позволено курить в кабинете заместителя губернатора, заведующего информационной политикой в регионе.

Барашкин смотрел на нее и раздумывал о чем-то.

- Она поэтому со мной порвала? – спросил он нарочито небрежно. Анфиса кивнула.

- Она полгода ни с кем не общалась, - сказала она, - хотите, расскажу, как это было?

- Зачем? – удивился Сан Саныч.

Анфиса посмотрела на него.

- Затем, что я никому об этом не рассказывала, - сказала она злобно, - знаете, почему? Потому что никому дела до нее нет! Вы представляете? Она – само совершенство, но какое-то ненужное, забытое, заброшенное. Потому что она слишком хороша, и мы все комплексуем рядом с ней.

- И вы тоже? – с улыбкой спросил Барашкин. Когда он говорил об Алисе, его лицо прояснялось, морщины, расположившиеся на лбу гармошкой, разглаживались. Заместитель губернатора будто выглядывал на секунду из своего кокона пятидесятилетнего начальствующего мужика, на миг становясь озорным мальчишкой, влюбившимся в одноклассницу.

- И вы тоже.

- У меня брюшко и волосы выпадают, - вдруг признался он, - а у вас?

- Я – злая, - насупилась Анфиса, - она – добрая. Даже к тем, кто ее наизнанку вывернул. Она, когда видео посмотрела, первым делом попросила меня не шлепать этого говнюка слишком сильно. Не шлепать! Я его хотела на продольные полоски зубами разодрать!

- Вы злитесь, - заметил Сан Саныч, - он, кстати, тоже злится.

Он ткнул пальцем вверх, что в его положении могло означать одно из двух: либо Кравченко, либо Господь Бог.

- Я знаю, - откликнулась Заваркина, из двух зол выбрав Кравченко, - но я не расскажу ему про видео.

- Не надо, - кивнул Барашкин, - я все улажу.

«Я все улажу» - это та фраза, которую Анфиса впервые слышала в кабинете господина Барашкина, привыкшего в пыль растирать нашкодивших писак.

- Расскажи мне все, - попросил он, - сначала. С подробностями. После мы подумаем, с чего бы нам начать.

Анфиса уже набросала в голове план. Марина. Ибатуллин. Лаврович. Совет Десяти. Сбор информации, ее анализ, подготовка, удар и всё сначала.

Выплеснуть злобу можно будет и после.

Глава десятая. 2010 год. Новая госпожа.

Шаги Марины Проценко гулким эхом отдавались от стен и терялись где-то между балками на потолке. Теперь, когда ремонт был закончен, лофт совершенно не был похож на заброшенную фабрику по производству котлов, которой он принадлежал раньше. Теперь помещение было разделено на маленькие комнатки-закутки, между которыми извивался темный коридор. Недавно в каждую дверь был врезан замок футуристической конструкции, и все стены-перегородки обзавелись звукоизоляцией для удобства клиентов. Идеальное укрытие на сегодняшний вечер. Единственный набор декораций, устоявший в разразившейся буре.

Ее брак рухнул окончательно: Павел, вернувшись из Осло, собрал чемодан, молча отвесил жене легкий, но очень обидный подзатыльник и ушел. Ее временно отстранили от руководства «Новым веком», а свекор, который, видимо, скоро станет бывшим, не отвечал на звонки.

Только в этом лофте она могла укрыться от ставшей вдруг враждебной внешней среды: по какой-то неведомой ей причине Заваркина не упомянула в своей статье ни его, ни проходящие здесь хм… мероприятия.

Секретарша встретила возле входа в угловую комнату.

- Новенькая? - спросила Марина.

Секретарша коротко кивнула. Марина зашла в свою любимую Черную комнату.

В отличии от смежных – Красной и Синей – в Черной не было ничего деревянного. Вокруг была только сталь и кожа. Стальные бондажи и кандалы на длинной цепи, свисающей с потолка, кожаные стеки и плетки-семихвостки – все это рождало в Маринином солнечном сплетении радостное предвкушение, а внизу живота – тягучее томление.

Тот летний слет, когда Марине собственноручно пришлось облить керосином и поджечь лодочный сарай, завершил ее «режиссерскую карьеру». Собрания Совета Десяти пришлось прекратить, как и съемки, и те крохотные разговорчики с демонстрацией отснятого, которые здорово дисциплинировали, организовывали и мотивировали ее подопечных. Теперь ее птенцы подрастали без присмотра, капризничали, срывали сроки, пили и бездельничали. Движение становилось разболтанным, проекты срывались, страдала репутация – и все это сказывалось на финансировании.

Идея этого проекта пришла в голову Марине давно. Была какая-то афтепати после какого-то экономического форума. Грохотала музыка, извивались девичьи тела между потными мужиками в дорогих костюмах – высокопоставленными чиновниками города Б, расслабляющимися в узком кругу под крепкий алкоголь. Остро и непристойно пахло мускусом. Рядом с Мариной, скучавшей в углу на диванчике, приземлилось рыхлое туловище, сунуло слюнявые губы в ее ухо и жарко зашептало какие-то невнятные пьяные откровения.