Хюльдра

Заваркиной хотелось, чтобы видео, которое послушно писала ее маленькая камера, оставалось компроматом только на одного человека.

- Он решил жениться на… Алисе, - скрипнув зубами, поведала Марина, - я помогала ему выбирать кольцо…

- И ты подставила под удар свою работу, свою семью, своего ребенка, из-за банальной ревности? – Заваркина расхохоталась. Марина кисло скривилась, поневоле признавая свою глупость.

Она трижды пожалела о своем экспрессивном решении: когда Лаврович спешно улетел в Осло, когда ее отобрали (пусть и сказав, что на время) ее детище и вот сейчас. Если бы она не поддавалась чувствам и не послала видео, Заваркина никогда бы не раскопала ничего связанного с «Новым веком». И Марина не стояла бы сейчас на коленях, как стреноженная лошадь.

- Второй вопрос: на твоих видео запечатлены несовершеннолетние?

Марина поперхнулась слюной. Заваркина ударила в больное место: в ее коллекции действительно были записи, главными героями которых стали обдолбанные семнадцатилетние первокурсники. Их сделал Ибатуллин без ведома Марины. Здесь ее совесть была чиста, но вслух она ничего говорить не собиралась.

Заваркина не настаивала. Она усмехнулась и продолжила.

- Театральных проституток ты для этого места отбираешь и взращиваешь?

Марина кивнула, и стальной ошейник впился в ее горло.

- Смоленскую ты хотела захомутать, потому что она все видела?

Снова кивок. Марина радовалась, что ей не надо ничего произносить вслух.

- Что было приоритетным на собрании Совета Десяти: тест лекарства на людях или сбор материала для шантажа?

Заваркина задала два довольно безобидных вопроса, за которыми последовал один убийственный. Два тычка и подзатыльник. Интересно, она весь допрос построит по одной схеме? На всякий случай Марина решила быть честной и не врать по мелочи. Незаконная съемка и опаивание студентов теперь казалось самой мелкой из ее проблем.

- Сначала мы снимали церемонию объединения ради смеха, - ответила она, - но когда Артур подлил студентам изобретенный им наркотик, мы заметили, что добровольцы под кайфом ведут себя один причудливее другого. Мы поговорили с одним, с другим, и эти разговоры пошли на пользу движению. Вот и все! Разработок этой дряни я не касалась…

Марина вела свой сбивчивый рассказ, Заваркина слушала и внимала. Камера записывала.

- Эти четверо – наша самая большая ошибка, - заключила Марина угрюмо.

- Трое, - поправила ее Заваркина и в ответ на вопросительный взгляд пояснила, - никто не обратил внимания, но Лаврович был практически трезв, прошел церемонию объединения и, так сказать, влился в ваши ряды. Я заметила. Я один просмотр специально следила только за ним. Расскажи мне. Он знал про камеру?

- Нет, - ответила Марина, стараясь не смотреть Заваркиной в глаза, - если честно, я тоже про нее забыла…

- Не ври, - велела Анфиса. Стек со свистом рассек воздух и стеганул Марину по животу.

Марина не могла произнести вслух то, что ее «госпожа» хотела услышать.

- Говори, - велела она и снова пустила в ход стек.

- Артур до сих пор не разобрался с дозировкой, - нехотя заговорила Марина, - в тот раз тоже. Лаврович высокий и крупный, отрава его не забрала. Он увидел своих друзей в невменяемой состоянии, и я ему все рассказала. Мне пришлось во всем ему признаться. Мы договорились, что я предоставлю ему лодочный сарай во временное пользование и не налью дополнительной дозы, но он присоединится к нам. Без наркоты нет компромата, вот я и оставила камеру, чтобы посмотреть, что он там станет делать…

Марина внезапно так разозлилась, что даже выпрямилась, забыв про путы.

- Я послала ему запись, чтобы он одумался, - злобно сказала она, сверкая глазами, - чтобы забыл ее! Он же насильник! А он каяться решил!

Анфиса странно взглянула на нее и выключила камеру. Марина испугалась: что она собирается с ней сделать? Но Заваркина устало потерла ненакрашенное лицо и вдруг спросила:

- Зачем он это сделал?

Марина молчала.

- По той же причине, по которой мы с тобой здесь, - сказала она осторожно.

Заваркина вопросительно изогнула бровь.

- Власть.

Заваркина раздраженно взмахнула руками и встала со скамейки. Она принялась ходить по комнате, и Марине пришлось вертеть с головой. Она старалась не думать, что ошейник оставляет на ее коже некрасивые следы.

- Твоя сестра уничтожает мужчин, - заговорила Марина с пылом, - она сама того не ведает, но она выпивает из мужчин все соки, подчиняет их, растаптывает в пыль! Для мужика помешанного на власти, на доминировании, для такого, как Лаврович, влюбиться в твою сестру – смерти подобно!

- Он ее не любит, - крикнула Заваркина, не прекращая кружить, как коршун, - поверь мне, я видела мужчин, которые ее любили. Этот любит только себя! И свое отражение, может быть, в ее влюбленных глазах…

- В любом случае, он не сможет жить спокойно, пока не подчинит ее, - сказала Марина, с любопытством приглядываясь к Анфисе. Та снова опустилась на лавочку и укрыла лицо в ладонях.

- Он – твое наказание, - резюмировала она, подняв лицо, - он -  доминант, ты – сабмиссив. Вот и наслаждайтесь.