Хюльдра

Прошло несколько месяцев…

Пьеса вчера стартовала в Осло: Алиса договорилась о трех спектаклях с маленьким экспериментальным театром. «Кто-то» шел по-русски и привлекал к себе довольно разношерстную публику: эмигрантов, соскучившейся по родной речи, столичных бездельников, целенаправленно убивающих время, отмороженных любителей искусства, которым было все равно, что смотреть и что оценивать.

Нина Смоленская была в восторге. Она с удовольствием рассказала всему Б о премьере за границей, организовав восемнадцать интервью, в том числе и для критиков из «Б-Афиши». Она привезла с собой Павла Проценко и заставила его фотографировать рукоплещущий ей сброд, велев выбрать «интеллектуальные» ракурсы. Фотографии с премьеры Нина выложила в блог: на них мелькали седобородые завсегдатаи премьер с наливным брюшком в буржуазных рубашках, молодые парни в кожанках, больших смешных кепках под руку с девушками в дырявых кардиганах и Анфиса Заваркина в смокинге на голое тело.

- Слишком надрывно на мой вкус, - Заваркина то и дело морщилась, - мы же сможем продолжить вечер?

- Я покажу тебе группу, в которой хочу играть на басу, - поведала ей Алиса, не отрывая взгляда от сцены.

- Ты играешь на басу? – удивилась Заваркина и уставилась на сестру.

- Хотела на лид-гитаре, но им не хватает как раз басиста.

- Я не знала, что ты умеешь…

Анфиса разглядывала сестру. Ее глаза были ярко подведены, зад обтягивали узенькие кожаные штаники, а на ногах красовались черные боты на платформе из тонкой замши. Выглядела она сногсшибательно. Напитанные влажным воздухом светлые кудри теперь ровной завесой лежали на плечах, глаза сияли, на щеках, словно покусанных сентябрьским ветром, розовел румянец. Гармония, которую она обрела в этой холодной северной стране, была ей к лицу. Словно ее душа задубела под ветрами, стряхнула из себя толстый слой пыли, состоящей из навязанных сомнений, наполнила ее невидимой, но явно ощутимой силой. Алиса Заваркина не расцвела. Она расправила плечи, словно ветер выполоскал из нее накопившуюся слизь.

Во время финального монолога на сцену вдруг вышел худенький кудрявый мальчик в очечках и со скрипочкой. Это была задумка Алисы. Юный скрипач был встречен ею на набережной, где он сосредоточенно выдавливал из своего инструмента жалобные ноты. Алиса в тот момент усердно размышляла над постановкой, и паренек со всхлипывающей скрипкой напомнил ей грустного херувима, не справившегося со своей работой и теперь скорбящего над осколками разбитого сердца главной героини. Нина приняла ее идею и нарядила юного потомка викингов в старомодные джинсы, в каких ходили в России в начале девяностых, и очки типичного ботаника. Смоленская заявила, что это барахло будет символизировать желание божка любви вписаться в современный мир, и в то же время – его провал и бесконечную усталость от черствости и пустоты.

Так или иначе, из Смоленской и Заваркиной-младшей получился отличный тандем, и уже на втором спектакле зал был наполнен до отказа, дав возможность Павлу Проценко – несчастному фотостарателю – запечатлеть настоящий успех. Внушительный, по меркам  новой драмы.

Скрипка взвизгнула, Нина Смоленская, наконец, «утонула», после чего вылезла из ванны, залив водой первые ряды, раскланялась и со сцены представила Алису, стоящую позади зрительских рядов, как автора. Осветитель направил на нее софит, она скромно махнула рукой. Бородатый критик, который строчил что-то в блокноте на протяжении всего спектакля, тихо ахнул.

Анфиса Заваркина закатила глаза. Если она не уведет свою великолепную сестру сейчас же, эти норвежские черти ее до смерти затискают. Она решительно взяла ее за руку и вытащила из круга ослепительного горячего света.

Они пили в каком-то прокуренном баре, перекрикивая рокот гитар, после шатались по улицам Осло. И говорили, говорили, говорили. Обо всем на свете: о хюльдрах, о счастье, о предательстве, о будущем. Когда речь зашла о Лавровиче, Алиса закусила губу и робко взглянула на сестру.

- Что ты с ним сделала? – спросила она.

- Пока ничего, - соврала Анфиса и скривилась, - жду, когда ты попросишь.

- Я не попрошу, - задумчиво пропела Алиса, наматывая на палец свою светлую прядь, - я не знаю, как к этому относиться. К нему. Я не знаю, как относиться к нему.

- Вспомни, что ты пережила, когда вернулась из лагеря, - тихо сказала Анфиса.

Алиса задумалась.

«Ничего я не чувствую. Не хочу ни думать, ни вспоминать».

Анфиса похлопала ее за плечо и сменила тему.

- Как твоя книга?

- Продвигается, - поедала Алиса с улыбкой, - теперь это не фольклорный сборник, а роман.

- Ты меня весь вечер шокируешь! – Анфиса всплеснула руками и недоверчиво уставилась на сестру.

- Я сама себя шокирую, - рассмеялась та, - я, оказывается, столько всего умею! И мне можно просто играть музыку и писать тексты, и не надо никуда стремиться, чтобы «кем-то стать»! Это жутко приятно! Вот что значит жить в Европе!

- Это не Европа, а правильный мужчина, - пробурчала Анфиса себе под нос.