Хижина дяди Тома

Ужин в господском доме закончен, и тетушка Хлоя, которая в качестве главной поварихи руководила его приготовлением, предоставила уборку и мытье посуды младшим кухонным чинам и удалилась в свои собственные уютные владения «покормить старика». Следовательно, вы можете не сомневаться, что это она стоит у очага, пристально наблюдая за сковородкой, на которой что-то шипит, и время от времени с озабоченным видом приподнимая крышку кастрюли, откуда несутся запахи, явно свидетельствующие о наличии там чего-то вкусного. Лицо у тетушки Хлои круглое, черное и так лоснится, будто оно смазано яичным белком, как чайные сухарики ее собственного приготовления. Эта пухлая физиономия, увенчанная свеженакрахмаленным клетчатым тюрбаном, сияет спокойной радостью, не лишенной, если уж говорить начистоту, оттенка некоторого самодовольства, как и подобает женщине, заслужившей славу первой кулинарки во всей округе.

Тетушка Хлоя была поварихой по призванию, по сердечной склонности. Завидев ее, каждая курица, каждая индюшка, каждая утка на птичьем дворе впадала в тоску и готовилась к близкой кончине. А тетушка Хлоя действительно была до такой степени поглощена мыслями о всевозможных начинках, о жаренье и паренье, что появление этой женщины не могло не навести ужаса на любую склонную к размышлениям птицу. Ее изделия из маисовой муки — всякие там оладьи, пышки, лепешки и прочее, всего не перечислишь — представляли собой неразрешимую загадку для менее опытных кулинарок, и у тетушки Хлои только бока ходили от смеха, когда она, полная законной гордости, рассказывала о бесплодных попытках какой-нибудь своей товарки подняться на высоты ее искусства.

Приезд гостей в господский дом, приготовление парадных обедов и ужинов пробуждали все душевные силы тетушки Хлои, и ничто так не радовало ее глаз, как зрелище дорожных сундуков, горой наваленных на веранде, ибо они предвещали ей новые хлопоты и новые победы.

Но сейчас тетушка Хлоя заглядывает в кастрюлю, и за этим занятием мы и оставим ее до тех пор, пока не дорисуем нашей картины.

В одном углу хижины стоит кровать, аккуратно застланная белоснежным покрывалом, перед ней — ковер довольно солидных размеров, свидетельствующий о том, что тетушка Хлоя не последний человек в этом мире. И ковер, и кровать, возле которой он лежит, и весь этот уголок окружены особым уважением и по возможности охраняются от набегов и бесчинств детворы. По сути дела, уголок тетушки Хлои служит ни больше, ни меньше как гостиной. У другой стены хижины видна еще одна кровать, не столь пышная и, по-видимому, предназначенная для спанья. Стена над очагом украшена многоцветными литографиями на темы из Священного писания и портретом генерала Вашингтона, исполненным в столь самобытной живописной манере, что сей славный муж был бы немало удивлен, если б ему пришлось увидеть такое свое изображение.

В тот вечер, который мы описываем, на простой деревянной скамье в углу хижины сидели двое курчавых мальчиков с блестящими темными глазами и лоснящимися круглыми рожицами. Они с интересом наблюдали за первыми попытками самостоятельного передвижения крохотной девочки, которые, как это всегда бывает, состояли в том, что она становилась на ноги, секунду пыталась сохранить равновесие и шлепалась на пол, причем каждое ее падение бурно приветствовалось зрителями, как нечто из ряда вон выходящее.

Перед очагом стоял стол, явно страдавший застарелым ревматизмом, на столе была постлана скатерть, а на ней красовались весьма аляповатые чашки, тарелки и другие принадлежности вечерней трапезы. За этим столом сидел лучший работник мистера Шелби, дядя Том, которого мы должны обрисовать читателю с возможно большей полнотой, поскольку он будет главным героем нашей книги. Дядя Том — человек рослый, могучий, широкий в плечах, с типично африканскими чертами лица, в котором сквозит ум, доброта и благодушие. Во всем его облике ощущается большое чувство собственного достоинства, доверчивость и душевная простота.

Дядя Том сидел, устремив внимательный взгляд на лежащую перед ним грифельную доску, на которой он медленно и терпеливо выводил буквы под наблюдением мистера Джорджа — веселого, живого мальчика тринадцати лет, несомненно отдающего себе полный отчет в солидности своего положения как наставника.

— Не так, дядя Том, не так, — быстро проговорил Джордж, увидев, что дядя Том старательно выводит задом наперед букву «Е». — Это получается цифра «3».

— Ах ты, господи! Да неужто? — сказал дядя Том, почтительно и восхищенно глядя, как молодой учитель проворно пишет одну за другой буквы «Е» и цифры «3» для его вразумления. Потом он взял грифель своими толстыми, грубыми пальцами и все с тем же терпением принялся писать дальше.

— А белые за что ни возьмутся — у них все спорится! — сказала тетушка Хлоя, поднимая вилку с кусочком сала, которым она смазывала сковородку, и с гордостью глядя на молодого хозяина. — Вот уж мастер писать, читать! А как вечер, так к нам — и нас учит. До чего же любопытно, прямо заслушаешься!