Хижина дяди Тома

— Это грешно, Джордж! Я знаю, как тебе было тяжело расстаться с фабрикой, и хозяин у тебя жестокий, но потерпи, может быть…

— «Потерпи»? — перебил ее Джордж. — Разве я мало терпел? Разве я сказал хоть слово, когда он ни с того ни с сего взял меня с фабрики, где все были так добры ко мне? Весь мой заработок шел ему, до последнего цента, и никто не скажет, что я плохо работал.

— Да, это ужасно… Но ведь он, как-никак, твой хозяин.

— Мой хозяин! А кто его поставил надо мной хозяином? Вот что нейдет у меня из ума. Какое он имеет право распоряжаться мной? Я такой же человек, как он. Нет, не такой, а лучше! Я больше его смыслю в делах. Я читаю быстрее, пишу чище. И всем этим я обязан только самому себе, а никак не хозяину. Я научился грамоте против его воли. Какое же он имеет право превращать меня в ломовую лошадь, отнимать у меня возможность заниматься делом — делом, которое ему не по разуму? Ведь теперешний мой труд под стать только скотине! Он хочет, чтобы я смирился, хочет унизить меня и нарочно посылает на самую тяжелую, самую черную работу.

— Джордж, Джордж! Не пугай меня! Что с тобой? Ты никогда так не говорил! Я боюсь… Ты задумал что-то страшное… Я все понимаю, но сдержи себя ради меня… ради Гарри!

— Я долго сдерживался и долго терпел, но мне тяжелее день ото дня. Сил человеческих нет выносить такую жизнь! Он не упускает случая, чтобы оскорбить меня, поиздеваться надо мной. Мне думалось так: хорошо, буду работать, буду молчать, а свободное время употреблю на занятия, на чтение книг. Но он видит, что я справляюсь с работой, и подбавляет все больше и больше. «Хоть ты и молчишь, — говорит, — а в тебе сидит дьявол, и этого дьявола надо вывести на чистую воду». Ну что ж, недалек тот день, когда мой дьявол сорвется с цепи, да только он об этом первый пожалеет!

— О господи! Что же нам делать? — с тоской проговорила Элиза.

— Вот, например, вчера, — продолжал Джордж. — Я грузил камни на телегу, а сын хозяина, молодой мистер Том, стоит рядом и щелкает плетью. Лошадь шарахается. Я попросил его перестать, вежливо попросил — ничего не помогает. Опять прошу, и вдруг он давай меня хлестать! Я удержал его за руку, а он закричал, начал лягаться и кинулся к отцу с жалобой, будто я его ударил. Тот разъярился: «Сейчас ты узнаешь, кто твой хозяин!» Привязал меня к дереву, наломал прутьев и говорит мистеру Тому: «Бей его, пока не устанешь». А тот рад стараться… Когда-нибудь припомнят они этот день! — Молодой мулат нахмурился и так сверкнул глазами, что его жена испуганно вздрогнула. — Кто поставил надо мной этого человека — вот что я хочу знать!

— А я… — грустно проговорила Элиза, — я всегда думала, что должна во всем повиноваться своим хозяевам.

— Ты — другое дело. Они растили тебя, как собственного ребенка, кормили, одевали, баловали, обучали грамоте. Это дает им какие-то права. А ведь я знал одни побои, одни колотушки и брань и радовался, когда обо мне забывали. Разве я в долгу перед своим хозяином? Он получил сполна за мое содержание, получил во-сто крат больше, чем следовало. Нет, довольно терпеть! Довольно! — воскликнул Джордж, сжимая кулаки.

Элиза молчала. Таким ей еще никогда не приходилось видеть мужа, и ее понятие долга клонилось, точно тростник, под напором его гнева.

— А твой подарок — бедный маленький Карло! — снова заговорил Джордж. — Эта собачонка была моим единственным утешением. Карло спал со мной, днем не отходил от меня ни на шаг, а глаза какие были умные, словно все понимает. Так вот. На днях я собрал у кухни разных объедков и кормлю его, а хозяин увидел и говорит: «За мой счет кормишь! Если все мои негры заведут себе собак, это мне не по карману будет». Велел привязать ему камень на шею и утопить в пруду.

— Джордж! И ты согласился?

— Я? Как бы не так! Впрочем, все обошлось без меня. Они с Томом бросили несчастного Карло в воду и закидали его камнями, а он так жалобно на меня смотрел, будто спрашивал: «Что же ты не спасаешь?..» Опять меня били — за то, что отказался топить. А, пускай бьют! Когда-нибудь хозяин поймет, что таких, как я, палкой не смиришь. И пусть остерегается, не то ему плохо придется!

— Что ты задумал, Джордж? Не бери греха на душу! Положись на господа бога, и он избавит тебя от мучений.

— Я не такой добрый христианин, как ты, Элиза. Мое сердце полно злобы. Я не могу положиться на бога, если он допускает такую несправедливость.

— Нельзя терять веру, Джордж! Моя хозяйка говорит — даже в. самые тяжелые дни мы должны верить, что господь делает все нам на благо.

— Хорошо так говорить людям, которые нежатся на мягких диванах и разъезжают в каретах! На моем месте они запели бы другую песенку. Я бы рад быть хорошим, добрым, да не выходит. Сердце во мне горит, не могу смириться. И ты не смиришься; когда я скажу тебе то, что надо сказать. Ты еще всего не знаешь.

— Боже мой! О чем ты?