Хлеб великанов

– Не будем об этом. Я не требую от тебя немедленного ответа. Сообщишь свое решение, когда приедешь из Кембриджа. Тебе хватит времени его обдумать. – Он поднялся. – Спасибо, что пригласил Энид на Майскую неделю. Она очень довольна. Ты бы загордился, Вернон, если бы знал, что она о тебе думает. Ну, девчонки всегда остаются девчонками.

Весело смеясь, дядя Сидни хлопнул входной – дверью.

Вернон стоял в холле, нахмурив брови. Это было чертовски достойно со стороны дяди Сидни, но он не собирался принимать его предложение. Все деньги в мире не смогут оторвать его от музыки…

От музыки и от Эбботс-Пуиссантс…

3

Майская неделя!

Джо и Энид приехали в Кембридж. Вернону также пришлось терпеть Этель в качестве компаньонки. Мир казался состоящим в основном из Бейтов.

Джо сразу же взорвалась:

– На кой черт ты пригласил Энид?

– Мама не давала мне покоя, – ответил Вернон. – Да и какое это имеет значение?

Для него сейчас ничего не имело значения, кроме музыки. Джо обсуждала это с Себастьяном с глазу на глаз.

– Неужели Вернон по-настоящему увлекся музыкой? Сможет ли он чего-нибудь добиться? Думаю, это всего лишь мимолетная страсть.

Себастьян придерживался другого мнения.

– Знаешь, это чертовски интересно, – ответил он. – Насколько я понимаю, у Вернона абсолютно революционные идеи. Сейчас он, так сказать, овладевает основами, причем с поразительной быстротой. Старик Коддингтон это признает, хотя и посмеивается над его идеями – вернее, посмеивался бы, если бы Вернон делился ими с ним. А вот Джеффрис – математик – этим заинтересовался. Он говорит, что музыкальные идеи Вернона – поистине четвертое измерение. Не знаю, сможет ли Вернон их осуществить, или же его всегда будут считать безобидным лунатиком. Грань тут, по-видимому, очень тонкая. Старый Джеффрис, несмотря на весь свой энтузиазм, его не поощряет. Он справедливо указывает, что пытаться открыть нечто новое и навязать это миру – всегда неблагодарная задача и что все открытия Вернона будут признаны не раньше чем через двести лет. Конечно, Джеффрис – чудной старикан. Сидит и чертит в пространстве воображаемые линии. Но я понимаю его точку зрения. Вернон не создает ничего нового, а, подобно ученому, открывает нечто уже существующее. Джеффрис утверждает, что детская нелюбовь Вернона к музыке вполне объяснима. Для его уха музыка несовершенна – как картина с нарушением перспективы. Она звучит для него, как для нас звучала бы примитивная музыка дикарей, – в основном как невыносимая какофония. Конечно, идеи самого Джеффриса тоже достаточно сомнительны. Стоит заговорить с ним о квадратах, кубах, математических функциях и скорости света, как он впадает в безумие. Переписывается с каким-то немецким парнем – Эйнштейном. Самое удивительное, что он в музыке ничего не смыслит, однако понимает – или говорит, что понимает, – намерения Вернона.

Джо глубоко задумалась.

– Сама я в этом ничего не смыслю, – сказала она наконец. – Но похоже, Вернон может добиться – успеха.

Себастьян покачал головой:

– Не уверен. Возможно, Вернон – гений, да только гениев, как известно, никто не встречает с распростертыми объятиями. С другой стороны, он, может быть, просто слегка рехнулся. Иногда Вернон выглядит чокнутым, и все же я чувствую, что он знает, о чем говорит.

– Ты слышал о предложении дяди Сидни?

– Да. Вернон, кажется, легкомысленно от него отказался, хотя оно, по-моему, весьма недурно.

– Надеюсь, ты не собираешься уговаривать Вернона принять его? – сердито нахмурилась Джо.

Себастьян оставался вызывающе хладнокровным.

– Не знаю. Об этом надо подумать. Возможно, у Вернона действительно замечательные музыкальные идеи, но едва ли ему удастся воплотить их на практике.

– Ты меня из себя выводишь! – Джо отвернулась.

Себастьян все сильнее раздражал ее своим холодным, аналитическим умом. Если он когда-либо испытывал волнение или энтузиазм, то тщательно это скрывал.

А для Джо энтузиазм стал необходим как воздух. Она была страстной защитницей слабых и угнетенных – тех, кто оказывался в меньшинстве или пускался в безнадежные предприятия.

Ей казалось, что Себастьян заинтересован только в успехе. Мысленно она обвиняла его в том, что он оценивает всех и все только по денежной стоимости. Когда они бывали вместе, то постоянно ссорились.

Вернон тоже отдалялся от нее. Он мог говорить только о музыке, причем в абсолютно незнакомых ей терминах.

Все его внимание было поглощено теперь музыкальными инструментами – их ресурсами и диапазоном, – причем скрипка, на которой играла Джо, интересовала его меньше всего. Она не могла рассуждать о кларнетах, тромбонах и фаготах. Целью Вернона было подружиться с исполнителями на этих инструментах, дабы приобрести некоторые практические знания вдобавок к теоретическим.

– Ты не знакома с каким-нибудь фаготистом?

Джо ответила отрицательно.

Вернон сказал, что она была бы для него полезна, если бы приобрела друзей среди музыкантов.

– Подойдет даже валторнист, – великодушно добавил он.

Вернон провел пальцем по ободку чашки для ополаскивания рук. Джо вздрогнула и заткнула уши. Звук усилился. Вернон мечтательно улыбался.