Хлеба кровавый замес

Разговаривая и накрывая, зампотех и комбат вскрыли консервы и выставили на импровизированный стол. На ужин пошла банка «Томатов в собственном соку», тушёнка, бутылка югославского сока; нарезали палку полукопчёной колбасы, луковицу. Зампотех вскрыл американские сосиски в банке и поставил их на буржуйку, чтобы они закипели. Комбат залил пузырь «Пингвина» в армейский фильтр.

Этот фильтр был сделан как боковая вставка внизу прозрачного плотного полиэтиленового пакета, который можно было подвесить где угодно, а отфильтрованная жидкость, пройдя через фильтр, потом вытекала медленной струйкой через гибкую резиновую трубочку с металлическим зажимом на конце неё вместо крана. После очистки она превращалась из голубой в кристально прозрачную, но следы «пингвиньего» запаха оставались в ней на еле уловимом, но всё же осязаемом уровне даже после нескольких очисток. Поэтому не заморачивались и каждый флакон фильтровали лишь раз.

Во время всех этих приготовлений мужчины вели разговор.

– Серёга, Серёга. Жаль парня. Отличный офицер был. Человек надёжный. Друг… У него жена есть, то есть была? А дети были? – с грустью в голосе заговорил зампотех.

– Кто-то был… по-моему, мальчик и девочка. Ведь как чувствовал, что так случится. Уже с утра был как не в своей тарелке, – отозвался комбат.

– А что утром? – напрягся впечатлительный зампотех.

– Когда Шаховской бача раздавил, Крикунов это сам видел, своими глазами, и потом был как по голове ебабахнутый. Хотя и не такое ведь видеть приходилось. Сказал, чувствует, что ничего хорошего на этом выходе нас не ждёт. Типа, «мандулой чувствую», – рассказал утренние события и слова комбат.

– Для первого дня, действительно, слишком много херни набралось. А Таську жалко, – переключился на неё зампотех. – У девчонки всё только налаживаться в жизни началось… Молодая, симпатичная, расторопная, – всё в ней есть, а горя с лихвой начерпала. Совсем как-то несправедливо жизнь с ней обходится. У них же, кажется, с Крикуновым планы были … Вот тебе и планы…

– День действительно полное дерьмо. А это только начало эпопеи… Надежды на то, что пройдём без заморочек, – комбат деланно развёл в стороны руки, узнаваемо цыкнул особым звуком, который у него означал досаду, – а нету! – буркнул он.

– Ну, сейчас-то, когда мы всей опергруппой, духи вряд ли сунутся. А вот когда на блоки разъедемся, то там уж действительно китыч серьёзный будет. Ясный перец, что они за нас основательно взялись. Будет ещё тот замес, – безрадостно напророчил зампотех.

– Ладно, Володь, не каркай. Будет день, будем посмотреть… что там да как. Не так страшен черт, как его малютки… Броня крепка, и мысли наши танки, – как частенько бывало, не в тему шутканул комбат. – Раздавят быстро, поэтому лучше о плохом не думать…

В этот момент у кунга распахнулась дверь, и вошёл Шаховской.

– Наконец-то. Иди. Мы ужин накрыли. Остывает всё, – встрепенулся зампотех, увидев Алексея. – Давай к столу. Помянем Серёгу…

Он привычными движениями разлил по стаканам отфильтрованную жидкость. Выверенность его розлива была безупречна – великолепный технический глазомер и навык всё заливать точно.

Шаховской взглянул на стаканы, от которых исходил говоривший сам за себя слабо уловимый шлейф «пингвиньего» запаха.

Комбат встал:

– Выпьем за Серёжу Крикунова… За всех наших ребятишек… – мужчины молча, со стаканами в руках, также поднялись. – Вечная им память. Это на том свете им зачтётся… Мы просто везли афганцам хлеб! И парни за этот хлеб заплатили своими жизнями! – произнёс он с горечью.

Комбат одним глотком выпил свои полстакана. Офицеры – следом. Комбат и зампотех взяли лук и колбасу на закуску, Шаховской налил себе сока и запил.

Некоторое время офицеры жевали молча, затем Проскуров обратился к зампотеху:

– Нужно было бы Тасю позвать…

– Я предлагал, она отказалась, – откликнулся Николаич.

– Ты, Володь, извини… Я днём погорячился, – чуть размякнув, счёл нужным попросить прощения Проскуров.

– Валер, да я и думать об этом уже забыл, – отмахнулся зампотех, впрочем, заметно тронутый. – Я что, не понимаю, что ты за каждого, как за дитё своё переживаешь.

Зампотех с комбатом были почти сверстники и когда обстоятельства позволяли общаться без официоза, обращались друг к другу по имени.

Комбат ответил резко, отрывисто:

– Сильней, Володь! Сильней! Много сильней!! Свой, понимаешь – он больно, а пацаны эти? Короче, они чужие, но всю душу внутри жжёт за каждого.

Зампотех разлил остаток самопального фильтрата по стаканам.

– За что?

– За женщин, которые ждут. За жён, сестёр… За матерей! За них, родных! – от души, а не ради застольной традиции, совершенно искренне произнёс комбат.

Мужчины чокнулись, выпили.

– Так, ладно, спасибо всем. Я порулил. Мне ещё нужно крикуновский 301-й до утра восстановить, – заторопился зампотех. – Нужно поставить машину на колёса, чтобы она могла самостоятельно двигаться.

Зампотех ушёл.

Комбат стал снимать обувь и укладываться на своё место не раздеваясь.