Хлоя. Как я умирала

Картинка стабилизировалась. Дым рассеялся. От шикарного особняка остались одни руины, клубы дыма и огня. Вся территория, включая тропинку, ведущую к дому, превратилась в адское месиво земли, кустарников и камня. И посреди всего этого ада лежало два неподвижных, обожженных тела. У одного из них, одетого в ставшее алым голубое платье, были волнистые выгоревшие светлые волосы.

Кажется, я впервые падаю в обморок.

Эпилог – Ник

Когда ты неуязвим, поначалу ты не можешь к этому привыкнуть. Все еще насухо вытираешь руки, прежде чем коснуться электроприборов, шарахаешься от подрезавшей тебя машины, уклоняешься от пули… Но со временем начинаешь привыкать. Меньше осторожничаешь и думаешь о последствиях, больше рискуешь и лезешь на рожон. Дальше начинаешь ловить себя на мысли, что не понимаешь – почему остальные так боятся. Каждый раз напоминая себе: они – не ты. У них не будет шанса второго, третьего, сотого… Да никакого шанса у них не будет. Только эта жизнь и эта реальность.

И ты окружаешь себя другой реальностью, если, конечно, не избираешь путь одинокого самурая. Рядом с тобой появляются такие же бесстрашные, как и ты, которым хоть в огонь, хоть в воду – все нипочем. И ты привыкаешь к мысли, что они с тобой надолго. Перестаешь переживать, волноваться, бояться потерять. Я перестал бояться за Тессу. Хотя она даже не была кем—то вроде хорошего друга. Но у этого мира нет чувства юмора и, как назло, всегда есть туз в рукаве. И он выкидывает его тогда, когда ты уже решил – на что потратишь свой выигрыш.

Моя жена. Несмотря на то, что у нас все полетело к чертям, на то, что она меня явно ненавидела и презирала, я не переставал ее любить. Я тосковал, был невероятно зол на ее упрямство и непробиваемость, зол на свое легкомыслие, зол на Ворлдчайлд… Да даже на Тессу был зол. И как теперь мне жить с осознанием того, что злоба – это последняя эмоция, которую я испытывал к ней? Когда все, что я должен был делать – так это найти ее и никогда не отпускать, связать по рукам и ногам и просто терпеливо ждать, когда она меня простит.

Вместо этого я теперь стою здесь, в этом холодном, пропитанным горем, болью и пустотой морге и не могу поверить. Потому что это невозможно. Моя Хлоя – бессмертна. Она скорее уничтожит силу земного притяжения, взорвет Солнце или заставит время пойти вспять, но умереть она не может. Это, мать его, невозможно! Все это – чья—то идиотская шутка, глупая ошибка, ночной кошмар. Да что угодно – нет силы, способной ее убить.

Но свидетельство о смерти говорит об обратном. Тело сильно обожжено, половина лица обуглена, другая – представляет собой один сплошной ожог. Всего этого было бы достаточно, чтобы посмеяться в лицо коронеру и пособолезновать родным девушки, лежащей на холодном металлическом столе городского морга, потому что это – не Хлоя. Но это ее волосы. Ее точеная фигура. И, чтобы у меня совсем не осталось сомнений, ее татуировка на ребрах. Маленький синий треугольник, не больше двух сантиметров. Настолько незаметный и неприметный, с такой идиотской историей, что о ней кроме нас двоих никто и не знал.

Что там первое по списку реакций на потерю – стадия отрицания? Так вот, я не верю. Это невозможно. ЭТО ЧИСТОЙ ВОДЫ ИДИОТИЗМ. И я бы продолжил с абсолютным равнодушием заполнять бумаги, кивать на монотонную лекцию коронера, если бы не ввалилась… мама Хлои. Хватаясь за руку ее отца.

– Мэм, как вы сюда попали? Вам нельзя сюда! – коронер, явно привыкший к незваным гостям в своей обители, направился к двери, дабы выпроводить незваных гостей. Но это было абсолютно бесполезно – отпихнув его с невидимой для женщины ее возраста силой, мама Хлои кинулась к телу и забилась в истерике.

– Моя девочка… Моя малышка… Но как же так… Ты ведь говорила… Ты… ты же обещала… Я думала, это невозможно… Во что же ты ввязалась… Зачем ты нас оставила… Что же теперь будет…, – Кади, рыдая навзрыд, опустилась на колени перед телом моей жены.

– Держись, Ник. Я знаю, что у вас не ладилось, и не могу не винить тебя за то, что произошло. Но я знаю – ты любил ее, – отец Хлои, Мальком, не обращавший внимания на текущие по его щекам слезы, положил руку на мое плечо, с силой сжав его.

Я хотел было подойти к матери своей жены, но он остановил меня:

– Не надо. Дай ей отгоревать свое. Она сильная, справится, наши сыновья уже в пути, они поддержат ее лучше кого—бы то ни было. Но сейчас – дай ей оплакать свою единственную дочь.

А я все так же отказывался верить. Даже глядя в заплаканные лица собственных родителей, Эми, Лин, Тины и даже Леи, поникшие лица Адама, Майка, Кларка и Алекса… Всех, кто пришел на ее последнюю вечеринку… Все это казалось мне нелепым фарсом. Прах в элегантной урне, подобранной ее матерью, не имел никакого отношения к моей жене. Ее там нет и быть не может. Я даже не слушал все эти пламенные речи наших близких, которые они произносили, то и дело срываясь на плач.