Хлыст. Секты, литература и революция

Давший в Весах восторженную рецензию на Вехи, Белый знал, на чьей стороне он выступает своим СГ. Не получив голоса на страницах знаменитого сборника, Белый пытался решить его проблемы в собственном полномасштабном тексте, который писался точно в то же время и в той же среде; но в своем анализе Белый пошел дальше. Сюжет, метафоры и противоречия Серебряного голубя – художественный эквивалент рассуждений, призывов и противоречий Вех. Основываясь на своем опыте и пользуясь своими методами, Белый отвечает на те же вопросы, которые ставили, каждый от имени своей науки, философы, социологи и политические аналитики. Роман Белого вмешивается в разногласия между Струве и Гершензоном, показывая: то, что отрицал Струве, существует; то, чего боялся Гершензон, действительно опасно; но интеллигент, какой он есть, не готов сделать иного выбора.

КУДЕЯРОВ

Хотя Белый наверняка понимал свою задачу не как описание типических представителей народа, а как создание символических фигур, более реальных, чем сама реальность, опирался он на источники, обычные для любого писателя: личные переживания, литературную традицию, рассказы знакомых, газетные истории, контакты со специалистами. Свое значение в качестве источника информации имели традиционные описания эротических нравов русских сект, по жанру граничившие с инвективой. Восходя к Дмитрию Ростовскому, они повторялись миссионерами и, более сдержанно, историками. Широкая интеллигенция получила эти сведения через романы Мельникова-Печерского, исторические сочинения Щапова, статьи в толстых журналах. Обычай хлыстов-‘постников’ описывался так: «Каждый ‘совершенный’ член секты мог избрать себе ‘духовницу’, с которой жил ‘по духу’, мог с нею спать, но греха не имел»[1345]. Сравните сцены ласк между ‘голубями’ у Белого, которые никогда не доходят до акта: «Дай-ка мне, любая, руку на хрудь к тебе положить […] Мягкая у тебя хрудь, Матрена» (309). В Саратовской губернии эти ‘постники’ назывались также ‘голубцами’, почти как «голуби» у Белого[1346]; известно также, что у них был обычай взаимных избиений во время радения[1347].

«Я имел беседы с хлыстами»[1348], – вспоминал Белый. Большее значение имело общение с сектоведами – профессионалами и любителями. Белый подчеркивал свое знакомство с материалами Бонч-Бруевича и Пругавина; но устная традиция играет в таких делах не меньшую роль, чем чтение. Среди собеседников Белого постоянно были люди, увлеченно изучавшие русские секты, – Мережковские, Бердяев, Мельников-младший, Валентинов. Интересовался Белый и последними новостями в этой области. 19 мая 1917 года Волошин писал из Коктебеля:

Андрей Белый, который случайно был во время [февральского, – А. Э] переворота в эсерской среде, рассказывал мне поразительные вещи об отношениях с[оциалистов]-р[еволюционеров] с сектантами; большинство с[оциалистов]-р[еволюционеров] благодаря этому общению настроено мистически и религиозно[1349].

Бердяев вспоминал, как предлагал Белому вместе сходить в сектантский трактир «Яма» как раз тогда, когда тот писал СГ. Белый, к удивлению Бердяева, отказался, полагаясь «лишь на художественную интуицию»[1350]. Но писатель наверняка не избежал личного знакомства с сектантами. Степун встречал Белого «на полулегальных собраниях толстовцев, штундистов, реформаторов православия и православных революционеров»[1351]. Зимой 1919–1920 Белый жил в квартире своей знакомой, которую Ходасевич характеризовал так: «бывшая хлыстовка и “распутинка”, а ныне нервная, капризная эфироманка, хотя – добрый человек»[1352].

Вернемся, однако, к сведениям, которыми мог располагать Белый в 1908. «С Тарусы и начался Серебряный голубь», – вспоминал он позже в разговоре с Цветаевой[1353]. Его собеседница провела детство на тарусской даче, Белый же никогда не бывал в Тарусе. О тамошних хлыстах ему рассказывал Сергей Соловьев, очень интересовавшийся тем, что он называл «национальным мифом». Местная хлыстовская община стала известна в 1893 году, когда ее лидеры были признаны виновными в «принадлежности к тайной секте, учение которой соединено с противонравственными, гнусными действиями»[1354]; потом, после долгой борьбы, приговор был отменен в столице. Весь тарусский процесс шел под знаком, говоря словами эксперта, «специфической нервозности», которую порождали предполагаемые сексуальные особенности хлыстовских лидеров. В обвинительном заключении на хлыстовские эксперименты возлагалась даже ответственность за низкую рождаемость в Тарусе. Судя по тому, что приговор был отменен, обвинение не было доказательно. Но о самом суде в Тарусе рассказывали, конечно, годами.