Хмельницкий (Книга первая)

Пока Богдан переводил Сагайдачному свой разговор "начистоту" с турком, казаки собрали пленных крымчаков и, не совсем вежливо подталкивая их, повели за бугор. Куда повели и зачем, турку не было необходимости расспрашивать. Ведь каждому турку известно, что казаки пленных не берут...

- Все скажу, иезуитский учитель, бей-ака, - отбрасывая в сторону феску, произнес турок, когда Богдан снова обернулся к нему. - У Зобара Сохе нет караван-сарая в Кафе и продавать свой ясырь он там не будет. Для отправки ясыря, принадлежащего султану и лично Мухамеду Гирею, он намерен использовать султанские галеры, на которых собирается отправить и свой ясырь в Синоп... Добрый бей-ака! Я сказал чистую правду, потому что и сам должен был ехать в Синоп на галерах Зобара Сохе со своими шестью пленными гяурками.

- Сколько человек султанского ясыря собирается отправить в Синоп Зобар Сохе? - перебил его Богдан.

- Восемнадцать десятков молодых, похожих на гурий девушек, четыре сотни сильных гребцов для галер и девять сотен мальчиков для пополнения султанских янычар. Все это калым султану. У Мухамеда Гирея нет мальчиков, а лишь четыре десятка гребцов...

- Девушек?

- И молодых женщин... Сотни две наберется... - дрожащим голосом произнес турок, видя, как наливается кровью лицо "иезуитского учителя".

В Турции он много наслышался о чудовищных пытках, применяемых иезуитами, и теперь в страхе смотрел на багровевшее лицо Богдана, не предвещавшее ему ничего хорошего.

- Зобар Сохе еще при подходе к Кафской крепости получил донесение о том, что все пленные уже посажены на галеры, а гребцов-гяуров приковывают к веслам...

- Когда это было? Сколько дней прошло с тех пор, как Зобар Сохе получил это сообщение?

Турок задумался на какое-то мгновение.

- Два дня тому назад... - подсчитал пленный.

Богдан тут же передал Сагайдачному эту страшную весть. Только раз Богдан прервал свой разговор со старшим, чтобы, взявшись за рукоятку сабли, переспросить турка:

- А ты не лжешь?

- Аллагуакбар! Ложью за жизнь не платят... - ответил турок.

- Будешь жить! - Богдан снова обернулся к Сагайдачному: - Он сказал правду, и я обещал ему жизнь, пан старшой...

- Хорошо. Жизнь басурман не нужна христианам. "Блажен, иже и ко врагу своя, яко ближнему своему, имать жалость в сердце своем..." - говорил Христос, прощая жестокость Понтийского Пилата...

И он повернулся к скале, откуда донесся голос джуры:

- Уважаемый пан старшой, от пана Жмайла с моря гонец...

- Кстати, зови...

8

От сакли навстречу Сагайдачному шел обозный и атаман передовых дозоров, за которым выступал богатырского сложения казак в чем мать родила, но подпоясанный бархатным поясом, длинные концы которого спускались впереди и сзади, как передник. Он размашисто шагал, придерживая левой рукой саблю.

"Казак что надо", - подумал Сагайдачный, поворачиваясь к прибывшим, и громко спросил:

- От наказного с вестями, пан казаче?

- Да... с галер, уважаемый пан старшой. Но... разрешите поведать вам, пан Петр Конашевич, печаль души своей! - с горечью произнес казак, откашливаясь.

- Печаль души?.. Так, может быть, позвать сюда отца Кондратия? Спаси, господи, казацкую душу, рассказывай. Пан обозный сказал, что ты от Жмайла гонцом.

- Так и есть... Да, я отпросился у пана Жмайла, потому что у меня тяжелое горе... Разреши, пан старшой, кликнуть сюда одну женщину.

- Женщину? Пан казак с женщиной в походе? Да еще и в морском? Свят-свят... - перекрестился Сагайдачный. А это значило, что старшой в хорошем расположении духа и как христианин воспринимает эту "печаль души" ближнего своего.

- Да не в походе, почтенный пан Петр, - сказал казак и оглянулся на саклю.

- Веди, казаче, сюда женщину, но прежде скажи: где ты оставил пана Жмайла с казаками и что с ними?

Сагайдачный махнул рукой обозному, а тот в свою очередь дал знак джуре, который быстро повернулся и скрылся за саклей.

- Я казак Джулай Прокоп, из выписчиков, по злой воле, пана старосты Вишневецкого, прошу... А... нас, казаков-гребцов, сняли с четырех челнов и высадили на берег, поскольку вспыхнула повальная хвороба, - начал казак, сдерживая волнение. - Вот мы и должны были от самого Козлова идти по берегу, похоронить девять несчастных, умерших от горячки. Пан атаман на канатах ведет наши челны, и если, бог даст, вымрут все заразившиеся горячкой, снова разрешит сесть за весла.

- Вечная память умершим в походе от болезни! - снова перекрестился Сагайдачный. - Вымерли все заразившиеся?

- Мы все уже третий день на ногах, почтенный пан старшой.

- А лихорадка не трясет вас?

- Нет, пан старшой. На берегу стояла нестерпимая жара, мы сбросили с себя одежду, а вместе с ней избавились и от заразы.

- Да славится имя господне, еще денек - и на челны!.. Были у вас морские сражения с неверными? - расспрашивал Сагайдачный.