Хмурь

– Да и прежде нужды не было, – отмахивается Хрыч, разворачивается ко мне, но смотрит куда-то поверх моей головы, руки складывает на груди. – Спрашиваешь, каких хмурей хотел себе земледержец? Ни шатких, ни валких, вот каких.

Чувствую, как мое лицо заливается краской. Медленно. Сначала загораются скулы, потом становится жарко щекам, ушам, шее… Хорошо, что наставник на меня не смотрит. Мне так стыдно, что хоть со стены сигай.

Звенят радостные вопли во дворе, прячется солнце за белым кудрявым облаком. Воздух теплый, он не движется и не охлаждает мои горящие щеки.

И почему до сих пор я была уверена, что из меня вышла хорошая хмурия? Я ведь получила ножны далеко не первой. С чего я решила, что земледержец взял к себе на службу лучших хмурей, если на самом деле он выбирал приятных и безопасных людей? Таких, каких здорово держать при себе и показывать послам. Кто мне вообще говорил, что я чего-то стою?

– Тебя земледержец выбрал, потому как ты долго возилась с простецкой работой для него… ответ-то он и сам знал, это проверка такая была.

Ну да. Сама-то я тоже узнала ответ быстро, а лишнее время потратила на то, чтоб примелькаться-приглянуться самому земледержцу. Ну, я приглянулась – довольна?

Думала, такие проверки закончились до того, как нас решили выпускать из обители.

– Сохача выбрали потому же.

Сохач. А он совсем не дурак, и хмурь он толковый. Просто вечно всё проверяет по десять раз, чтобы не сесть в лужу. Я знаю, почему: во второй или третий год учебы, на занятии у Осы, он принял решение быстро и цапнул из коробки неправильную ядожабу. Ну, она ему наплевала прямо в глаза, так он потом месяц ходил по стеночке. С тех пор Сохач и быстрые решения живут в разных землях.

– А Мела я сам отправил. Он же последним получил ножны.

Да и Мел вовсе не дурак! Если на то пошло, так все тупые выучни давно закопаны под обительскими стенами. А Мел – он просто отвлекается. Очень уж любит говорить с людьми и всё узнавать, так что для общения с Хмурой стороной у него дело доходит не быстро. Но уж если кто знает всё и про всех, то это…

Я поднимаю взгляд на Хрыча и вижу, что он тоже смотрит на меня. С мрачной полуухмылкой скального гроблина, нагадившего в суп. Я никогда не видела скального гроблина, но представляю их себе именно так.

– Ты хочешь сказать…

– Я те сказал всё, что хотел, – перебивает меня наставник.

Тьфу на тебя, нет тут никого, кроме нас! Увальни-выучни снизу ничего не могут услышать, а стена пуста, как их головы! Или нет?

Земледержец хотел окружить себя удобными и безопасными людьми, но хмури такими не бывают!

Сохач умный и внимательный, Мел всегда знает, кто чем дышит, а я красивая. То есть, решительная и сообразительная, конечно же. Но красивая – тоже.

Значит, Хрыч хочет сказать, что мы трое можем… что мы можем? Что ему нужно, чтобы мы смогли? Не зря он меня потащил на стену. Не зря разоткровенничался. И смотрит теперь таким тяжелым взглядом, словно у него все зубы болят.

Что-то где-то случилось. Хрыч не может сам этого выяснить, но думает, что можем мы. Это точно мерзкая история, раз наставник не уверен в ушах на стенах собственной обители.

– Какие вести от других наших? – неуверенно спрашиваю я.

Плечи Хрыча расслабляются, лицо на миг мягчеет, и мне кажется, что наставник потреплет меня по загривку: умница, хорошая хмурия, служить, служить!

– Гном и Накер пропали, – говорит он без всякого выражения, глядя мимо моего уха.

Сначала у меня холодеют пальцы. Потом я понимаю, что он сказал.

– Как это – пропали?

– Каком кверху! – рыкает Хрыч. – Поехали в Болотье на задание и сгинули!

Холодные мурашки ползут по моим рукам от кончиков пальцев к локтям.

– И никто ничего не знает.

Хрыч мельком смотрит на меня и все-таки срывается, начинает орать, грохоча, как водопад:

– Сопроводитель молчит, как рыба об лёд, мать его об лёд! Канцелярия плечами жмет и не чешется! Никто ничего не видел, никто ничего не знает! Были, не были, куда делись, когда – мракова матерь разберет! Никто! Ничего!

Голос Хрыча прокатывается в безветренном воздухе, наверное, до самого Подкамня. В обители-то его точно услышали все, даже мыши в кладовой, но если у стен и были уши – они свернулись в капустные кочанчики. Рыжая борода наставника блестит в свете солнца, проклюнувшегося из-под облаков, голос гремит, как привратное било, огромные руки рассекают воздух, как пиратские сабли из баек Осы. Я стою перед ним, вжимая голову в плечи. Балбесы-выучни, наверное, вповалку лежат без чувств под манекеном.

– Я не знаю, куда точно они ехали, в Болотье тоже никого не знаю, – совершенно нормальным тоном говорит вдруг Хрыч, и я разжимаю стиснутые в кулаки пальцы. – Сопроводитель ихний знал. Он вернулся, они – нет. Ничего не могу от него добиться. Ни от кого не могу. Просто исчезли два хмуря, словно не было.

Я молчу, делая вид, будто осмысливаю сказанное. На самом деле осмыслить этого я не могу, поэтому оставляю как есть и пытаюсь прикинуть, что могу с этим сделать.