Хобби гадкого утенка

– Непорядок, – покачала головой директриса, – вы уж извините, сейчас Веру пришлю, горничную.

После этой фразы она ушла. Я осталась в одиночестве, слушая невероятную тишину. Ни звука не долетало до ушей. В Москве невозможно найти места, где бы полностью отсутствовал шум. Всегда либо трамвай проедет, либо собака залает, либо соседи заведут пьяные песни. Даже у нас в Ложкине слышно, как тревожно гудит, подъезжая к станции, электричка.

Послышался легкий стук, и в комнате появилась девушка, даже девочка, чуть старше Маруси по виду.

– Здрассти, – сказала она и показала стопку полотенец, – куды вам их положить?

– Да вот на столе оставь.

– Не-а, – протянула девочка, – Алла Михайловна ругать станет. Вы ей потом скажете, что я все побросала…

Я внимательно посмотрела на горничную. Низкий лоб, глубоко посаженные, просто «утонувшие» в черепе маленькие глаза, нос – картошкой и слишком крупный рот с влажными губами. Некрасивая голова с плохо подстриженными волосами сидела на полном туловище человека, привыкшего есть в любое время, не ограничивая себя. Скорей всего у нее легкая форма болезни Дауна, позволяющая адаптироваться к жизни и даже работать.

– Ты права, детка, – со вздохом ответила я, – свои обязанности следует выполнять четко. Большое полотенце повесь в ванной на крючок, среднее положи на кровать, а маленькое, льняное, отнеси на кухню…

Девица с шумом понеслась выполнять указания.

Потом она вновь возникла перед моими глазами и отрапортовала:

– Сделала.

Я достала из бумажника пятьдесят рублей.

– Спасибо.

– Чегой-то? – спросила девочка, во все глаза глядя на бумажку.

– Это тебе, на чай.

– Я его не люблю…

– Ну купишь себе кока-колу или мороженое…

– Спасибо, большое спасибо, просто огромное спасибо, – принялась благодарить девица.

Мне стало неудобно, небось зарплата у несчастной рублей четыреста, не больше. Горничные мало получают, а уж таким небось вообще платят копейки…

– Тетенька, – неожиданно сказала девочка, притормозив у двери, – вы добрая, хорошая, я вам правду скажу…

– Какую, солнышко?

– Уезжайте из этого домика!

– Почему, дружок?

Девочка напряглась, потом неожиданно сообщила:

– Меня Верой зовут.

– Очень приятно, Дарья Ивановна.

– Ой, – обрадовался бесхитростный ребенок, – как мою бабушку, можно вас тетей Дашей звать?

Я улыбнулась. Странное дело, но так меня никто не называл ни разу в жизни. Как-то сложилось, что дети подруг мигом начинали обращаться ко мне просто: Даша. Потом ребята подрастали, и я превращалась в Дашутку.

– Конечно, милая. А почему лучше уехать в другой коттедж?

Верочка перешла на трагический шепот:

– В этом люди как мухи мрут, просто жуть! Место несчастливое, проклятое, мне мамусечка рассказывала. Хотя живут иногда и ничего, здоровехоньки остаются, только вы добрая, мне вас жаль! Бегите к Алле Михайловне и в другую коттеджу переезжайте. Они у нас все пустые стоят! И чего она вас сюда поселила? Сама же на днях моей маме говорила: «Надо сломать второй номер, прямо проклятое место!»

Я спросила:

– И кто же тут умер?

Верочка села на стул и стала перечислять:

– Сначала дядька, пожилой уже, аккурат вот на этом диванчике, в июне преставился. До него женщина в ванной мылась, поскользнулась и черепушкой о пол приложилась, жуть! Кровищи было, еле отмыли. Еще раньше, год примерно назад, люди-то живы остались, да у них ребенок утонул, маленький. Они купаться пошли, тута место есть специальное, и недоглядели. Неделю искали и не нашли… А совсем давно тетенька утонула, красивая! Актриса! По телевизору играла! Ой, вот ее мне жалко было! Добрая, навроде вас! Шарфик мне подарила, такой голубенький, он у меня парадный теперь, и денег давала…

– Постой, постой, – прервала я ее рассказ, – Изабелла умерла в 97-м году. Она никак не могла тебе ничего дать!

– Почемуй-то? – удивилась Вера. – Я здесь всю жизню работаю, с четырнадцати годков, как школу закончила, у меня восьмилетка, я образованная. Мы тута с мамочкой служим, но она, конечно, раньше нанялася. Таперича мамуля эта, как ее, забыла, ну при белье…

– Кастелянша?

– Чего?

Я вздохнула.

– Сестра-хозяйка?

– Во, точно, хозяйка, а я в горничных, Анна Касьяновна мамусю зовут.

– Сколько же тебе лет, деточка?

– Тридцать, – преспокойно ответила Вера.

Я постаралась ничем не выдать своего удивления. Оксана как-то сказала:

– Старимся-то мы не от физиологических процессов, а от постоянных забот. Забьем голову разными мыслями, и, пожалуйста, морщины бегут.

Помнится, я возразила:

– Ну уж прямо-таки от мыслей!

– А ты как-нибудь посмотри на олигофрена или дауна, – парировала подруга, – вечные дети. Что в голове, то и на морде.

– Мамочка твоя здесь?

– Где ж ей быть? Туточки сидит, в главном корпусе.

– Пошли, – велела я и потребовала закрыть коттедж.

Но ключ, столь легко слушавшийся Аллу Михайловну, не хотел поворачиваться в замке.

– Да бросьте, – посоветовала Вера, – потопали.

– Нельзя, – ответила я, пытаясь справиться с тугим замком, – вдруг телевизор унесут или холодильник!

– Тута воров нет, – пояснила горничная, – здесь лишь мрут, чисто как тараканы.

Глава 25