Хобо

Создавалось впечатление, что вся большая гостиная находится внутри гигантского косяка с дурью, чтобы вести оттуда наблюдение и одновременно кайфовать. На мясистых рожах засверкали трусливые улыбочки, скрывавшие ожидание. Мрачное молчание Барона заставило их активизировать свои мужские гормоны. Сонные тетери, в хлам пьяные, вдруг просветлели, а некоторые даже обрели рассудок, хотя далось им это нелегко. Властелин кивнул собравшимся и с видом утомленного монстра направился к потрепанному креслу, в котором расположилась Даница, одетая, вполне соответственно случаю, в черные брюки и черную водолазку. Ее отражение казалось уравновешенным, хотя она сама отсутствовала уже давно. Даница дала понять, что заметила наш приход, не отрывая при этом взгляда от пепла на конце своей сигареты. В это мгновение, с погасшей, наполовину невыкуренной сигаретой, она была как засунутая куда-то за ненадобностью икона. Отвергнутая икона, которая перестала верить в чудеса.

«Вижу, ты скучаешь», Барон зуммировал равнодушное оцепенение Даницы.

«Теперь нет», сказала она обкуренным голосом и положила сигарету на блюдо, полное шоколадных конфет.

Прощупывание набирало обороты. Барон развел руками и сказал: «Я познакомился с твоим тайным ебарем. Симпатичный малый, но, правда, он сильно раскаивается».

«По-моему, раскаивается каждый, кто с тобой свяжется, разве нет?»

Барон улыбался очень, очень покровительственно: «Думаю, эти парни не будут раскаиваться, что связались со мной. Сегодня их ночь. И не только ночь, но и ты. Они охотятся для меня, и они заслужили попользоваться чем-нибудь из моего заповедника».

«Неужели тебя так потряс один трах?» Она театрально изобразила удивление, прикрыв ладонью рот. «Точнее, каких-то пять-шесть трахов?».

Они препирались как муж с женой после третьего развода.

«Ну, ты ему вставила», Барон зацокал языком, засовывая руки в карманы. «Можно подумать, что у тебя вместо пизды яйца».

«А у меня и то, и другое», сказала она совершенно спокойно.

«Скоро у тебя будет еще и много членов. Посмотри, сколько их здесь». Барон огляделся по сторонам. Он казался самым одиноким человеком в мире.

«Неужели ты не смог придумать ничего более пидерского?». Ее удивление был безграничным.

«Мог», прошипел он и замахнулся. Послышался звук пощечины. Как оборвавшиеся аплодисменты. Хозяйская, показательная пощечина. Она так и подпрыгнула в кресле, и если бы была выше ростом, он мог бы поймать ее в объятия.

«Видишь, мог», он схватил ее за подбородок, словно собирался пересчитать ей зубы.

Я увидел размазанный макияж, следы крови. Не знаю, что видела она.

«Вытрись», сказал он с отвращением.

Она сосала разбитую губу. Откровенно и грубо. Никому из бригады не было никакого дела до стиля. Они ждали, чтобы хозяин проорался, выпустил пар, разобрался со своей проблемой. Беда только в том, что ему особенно не с чем было и разбираться. Прелюбодеяние, обман, предательство — в мире Барона таким вещам не придавали особого значения, в противном случае можно было показаться слабаком. Человек без лица был в ярости из-за своей собственной ярости. Его маска смялась в нескольких местах сразу, когда он сказал загробным голосом: «Иди в комнату и приготовься принять парней». И показал пальцем на одну из дверей в коридоре. «Связывать тебя я не стану. Я тебе верю». Маска снова замерзла и стала неподвижной. Она посмотрела на него как-то очень перекосившись, широко раскрыв глаза, приоткрыв рот, тонкая вена на ее великолепно вылепленной шее набухла.

«Нечего пялиться», прошипел Барон, и она покорно опустила веки в знак послушания перед своим господином. Кроткая, слабая женщина, волоча ноги, побрела из гостиной. В ее пошатывающейся походке была какая-то вывихнутая грациозность.

Ну, хорошо, хотя бы не будет экзекуции прямо на обеденном столе, подумал я, когда она удалилась. Стол стоял под огромной люстрой, висящей так низко, что у нас поджарились бы задницы.

Мы оторопело переглядывались. Я видел, что всем очень неловко. Барон вел себя все более по-баронски. «Ну-ка, пободрее, будьте мужчинами. Смотрите, не осрамите меня там». Он хотел этим сказать: кто угощает, тот вправе требовать отдачи. Бригада задумалась. Кто-то потихоньку опрокидывал по несколько рюмок подряд, кто-то стыдливо потирал ляжки, а кто-то наспех поправлял прическу. «Вас что, парализовало? Пошли-пошли-пошли, один за другим, быстро, тоже мне, стыдливые целки!», Барон подкалывал их, и они принялись подкалывать друг друга.

Наконец, поразвлечься выдвинулся первый, правда, выглядел он так, будто направляется в шахтерский забой, только без каски и лампы. Пистолет торчал у него из-под рубашки, засунутый за ремень прямо по голой коже. Но никто не произнес ни слова. Оставшиеся растягивали рты в неестественные улыбки, которые означали и одобрение болельщиков, и дружеский подъеб.