Хобо

«Бум-бум-бум», из-за музыки ничего нельзя было услышать. «Смотрите, не распаляйтесь раньше времени», сказал Барон, скручивая косяк из шита своей коллекции. Поговаривали, что именно из-за Барона цена «афганца» взлетела до небес. Он взвинчивал цены, чтобы отпугнуть покупателей и оставить побольше для себя. С кротким выражением лица он сконцентрировался на своем джойнте[32], потихоньку квася пиво из банки, которую сжимал так сильно, что она деформировалась. Должно быть, и Хайле Селассие[33] там, на небе, сидя в такой же позе, так же наслаждался, слушая Марли и Тоша, которые дуэтом исповедовались, оговаривая друг друга. Вскоре регги зазвучал и у нас, внизу. Что было совсем файн[34], потому что он что-то бормотал вместо нас.

Я лил в себя все, что попадалось под руку. Я умышленно мешал все подряд, но мне никак не удавалось вырубиться. Мозг продолжал работать, кишки переваривать, ноги ступать, все во мне было на своем месте. Я чувствовал шепот крови, которая мне говорила: тебе отсюда не выбраться, тебе от них не избавиться. Ёб твою мать, отборная дружина проявила себя как отборная химия: вся моя бетонная оболочка оказалась разъедена, а я полностью выпал в осадок.

Под бесконечный барабанный ритм регги тот, первый, вышел из комнаты. Его рубашка была заправлена в брюки и застегнута до самого воротника. Он тщательно привел себя в порядок, прежде чем вернуться. Никто не сказал ни слова, ни музыка, ни летние мясные мухи. Все краем глаза поглядывали на Барона — властелин щурился и кайфовал, или делал вид, что кайфует. Никаких комментариев или команд не последовало.

С некоторой неуверенностью, что-то бормоча себе под нос, в комнату направился следующий, он поводил плечами, видимо считая, что так делают настоящие самцы. Вообще, мне казалось, что все старались выглядеть как можно менее распаленными. А выглядели, в некотором смысле, даже жалко. Выполняли задание, отрабатывали смену с хозяйской сучкой, чтобы удовлетворить хозяина.

Я два раза сходил поссать, я слонялся по квартире, но тянуть до бесконечности было невозможно…

Она лежала на животе на кровати без постельного белья, голая и мелкая. Я сел на край кровати, зажав руки между коленей и глядя в сторону. Мне стало чуть легче, когда я увидел переброшенное через спинку стула одеяло. От прикосновения одеяла она шевельнулась. Приподнялась на локтях, лениво закинув назад голову. Она смотрела на меня так, как будто я появился из ниоткуда, как будто я кто-то то ли знакомый, то ли незнакомый, как будто я невидимый и лишний. И это было единственной правдой в той напряженной ночи.

Ее глаза лани глубоко ввалились, но одна слеза все-таки появилась и покатилась по щеке.

«Паломник», прошептала она и перевернулась на бок. «Извини, меня что-то трясет».

«Без проблем, трясет так трясет», брякнул я только затем, чтобы превозмочь жалость и дотронулся до ее поджатого, обессилевшего бедра. Ее голова сползла с подушки. Что-то давило на нее сверху. Что-то более печальное, чем сама печаль. Язык у меня во рту отяжелел, но это не помогло мне удержаться от идиотского вопроса: «Как ты?», который звучал как стон, наш с ней общий стон.

«Порядком надоели, но не так уж страшно». Видимо, это должно было прозвучать лихо и прикольно, но не прозвучало.

Я молчал, опустив голову. Я был совершенно беспомощен и не мог с этим справиться.

«Постарайся, чтобы тебе не было неприятно», она вцепилась пальцами в мою руку. «Я стараюсь не заснуть. Помоги мне». Ее надтреснутый голос подкрадывался ко мне. Я остался сидеть, ошеломленный и растерянный. «Ты выглядишь так, как будто тебе нужен друг», тот же самый голос теперь полз по мне.

«Тебе виднее». Собственный пот казался мне какой-то слизью непонятного происхождения. Я ежился от каждого вздоха.

А потом она сказала: «Подложи мне подушку под попу. Я так люблю».

Да, я хотел воспользоваться этой подушкой. Я хотел положить подушку ей на лицо и задушить ее. Вместо этого я спросил пристыжено: «Хочешь сигарету?».

«Это ты решил за мной поухаживать?». Она захихикала, звук был каркающий и такой громкий, что мне пришлось прикрыть ее рот ладонью. Ухмылка осталась у нее на губах, еще более болезненная и издевательская, чем была у Пени. Неожиданно у меня перед глазами возникла его бритая голова, крепко вросшая в надежные широкие плечи. Она была его отражением в кривом зеркале. Я ждал, что в любой момент Капо ди тутти капо воскреснет и с крайним сожалением сообщит мне, что, вот, подошла и моя очередь. Я попытался выпрямиться, но было поздно. Даница поцеловала меня холодными, вялыми губами. Я почувствовал затхлый вкус, который напомнил мне чай из березовых листьев, который пила моя мать, у нее были больные почки, а я как-то раз по ошибке его попробовал. Ух, я думаю более затхлый вкус даже представить себе невозможно. Он производил впечатление чего-то гниющего, но недосгнившего. Мать потом призналась, что когда пьет его, всегда затыкает нос.