Хочу с тобой

— Проблемы есть у тебя, — говорит мне самый борзый, тычет пальцем, кривляется. — За языком ты, падла, не следишь. Плохо это.

— Впредь буду. Шубину привет передавайте и мои извинения. Если это всё, то мне ехать надо. Опаздываю.

— Доставай трубу, кулацкий ублюдок. Щас сам извинишься. Номер продиктую.

Окружающие подходят ближе.

— И побольше искренности в голосе. Раскаяния. Добавь мольбы, — тявкает кто-то слева.

— У вас тут прям девяностые, пацаны, — говорю я со смешком, доставая мобильный.

— У нас тут юг и дела решаются по-простому. Ты зря вернулся, столица тебе больше подходит. И чем быстрее ты отсюда туда свалишь, тем лучше для здоровья.

На сотовом два пропущенных от Пашки и сообщение в непрочитанных от Марины: «Я не приду!!!».

Первая мысль: жаль.

Черт, нет. Это к лучшему. А то бы сейчас мерзла под дождем. Во придумал: жаль, что помочь не успел. Видел сегодня ее отчима, вопросы появились.

Тем временем снимаю блокировку. Просто так не отпустят. Но время потянуть можно. Зачем? А фиг его знает.

Номер диктуют, я набираю.

— Добрый день, — говорю в трубку, едва услышав «Да?». Шаг назад делаю, прижимаюсь к крузаку спиной.

— Это кто? — знакомый голос режет перепонки наигранным удивлением.

— Данил Миронов. Извиниться хочу за грубость. Был не прав. Впредь собираюсь вести себя исключительно вежливо, — отвечаю нейтрально.

— Как неожиданно, Миронов! — посмеивается Шубин. — Но хорошо, что совесть проснулась. Возможно, не всё потеряно. Во вторник жду у себя в офисе, адрес тебе скажут, нам по-прежнему есть что обсудить.

— Во вторник? Почему не завтра? — спрашиваю я, уже понимая, каким будет ответ.

Твою мать!

— Завтра, боюсь, у тебя не получится. — По голосу чувствуется, что Шубин говорит с улыбкой.

Он сбрасывает звонок, в следующее мгновение я впечатываю сотовый ребром в лоб тому, кто покрупнее. Размахиваюсь и бью самого говорливого! Бью так, чтобы упал и встал не скоро. Следом блокирую один удар, второй, третий. Очередной прилетает битой в живот, выбивая воздух из организма. По ощущениям кажется, что весь, потому что на секунду сознание уплывает. Я сгибаюсь пополам, получая в челюсть. Закрываю руками голову.

Удары сыпятся без остановки — сильные, меткие. Работают профи. Гром скрывает угрозы и мат, следом на нас обрушивается небо. Хлещет сверху так, словно к земле прибить пытается.

Вернувшееся сознание пронзает мысль: авария. Я внезапно возвращаюсь момент, когда подушка безопасности ударила в лицо. Кажется, еще немного, и я вспомню что-то важное. Те самые последние часы перед ДТП, которые кто-то услужливый словно ластиком стер из базы данных. По словам друзей, я шел домой после пьянки с коллегами по компании, которую мы чудом вытащили из пропасти.

Мысленно будто тяну руку к шторе. Такой, знаете, плотной, что свет не пропускает. За ней что-то точно есть, какая-то информация. Временами я думаю, что она имеет решающее значение. Схватиться бы за плотную ткань и сорвать ее к чертовой матери! А потом увидеть.

Ни разу в жизни не садился за руль пьяным. Когда пришел в себя в больнице, Злата сообщила, что в крови нашли алкоголь. Никто, кроме меня, не пострадал, поэтому Злата, умничка, подключила связи, и этот момент замяли. Но для нас обоих так и осталось загадкой — нахрена мне понадобилось садиться за руль выпившим? Какого фига я разогнался так сильно? Не справился с управлением и влетел в припаркованный поблизости, слава богу, пустой автомобиль.

Бред. У меня всё было в жизни. Зачем эти риски?

Возможно, я просто в какой-то момент спятил?

Иногда кажется, что после этой тупейшей выходки Злата начала меня бояться. И даже собиралась бросить. Но осталась из-за наследства. Которое у меня пытаются отобрать, как погремушку у беспомощного младенца.

Злость дает силы, открывает резервы.

Но боль от ударов ослепляет и дезориентирует. Остается только она одна — всепоглощающая, то тупая, то острая. Боль и дождь. Я помню, как подушка ударила в лицо. Помню этот момент. Но что было до? Что же?!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Молнии пронзают черноту неба, следом оглушает протяжный звук гудка машины.

Рядом останавливается белая девятка. Новая смена? Да сколько можно-то! И эти отлично справлялись!

Следом топот и крики. Крики, крики! Гром! Вдох-выдох. Меня не трогают. Вдох-выдох. Это что, помощь подоспела?

Я кое-как поднимаюсь на ноги, усилием воли удерживаю пищу в животе. Вытираю ладонями влагу с лица.

Дождь стеной, вокруг все дерутся, орут, стонут. Кто свой? Кто чужой? Охренеть вечерок! Потрахался, блть, со сладкой совершеннолетней девочкой. Я сцепляю зубы, сжимаю пальцы в кулаки, отвожу назад руку и врываюсь в толпу.

Твари сваливают, едва услышав вой сирен. Трое несутся в тачки, которые с визгом рвутся с места. Еще столько же лежат на земле, постанывают.

Ко мне подходит сын управляющего Павел и кладет руку на плечо.