Хочу тебя любить (СИ)

– Вот и прекрасно! – отвечаю уже ее заднице. Она в пути. – Просто шикарно, блядь.

Самому приходится попыхтеть, чтобы вернуться в водительское кресло. Жаль, бешеная изворотливая псина во мне включается не по команде. Успеваю даже удивиться, как в принципе пролез. Пока завершаю маневр, раза три башкой то тут, то там влетаю и бессчетное количество – конечностями. Сыплю матами, конечно. Варя только издевательски хмыкает.

До общаги едем молча. Потому как пригружает то самое чувство потери. Так скручивает, что дышать тяжело. Благо выскакивает из машины Любомирова резво. Едва снимаю блокировку, даже не взглянув, дергает дверь и вылетает.

Нутро покидает шумный, тяжелый выдох, будто последний. Вслепую нахожу кнопку и опускаю стекло, чтобы вытравить ту самую любовь из салона и впустить морозный воздух. Но и открытый ветер не спасает. Роняю голову на руль.

Пары секунд не проходит, как слышу торопливые шаги. С трудом выпрямляясь, вижу у открытого окна Варю.

– Что еще, блядь? Зачем вернулась? – задвигаю крайне грубо. Не ожидал. Застала врасплох. Не готов я к новому кругу ада. – Ты еще не поняла, что я мудак? Иди, давай! – но злоба быстро кончается. Гребаные эмоции вспыхнули и погасли. На исходе сил совсем другим тоном прошу: – Блядь, Варя… Просто иди.

– Я только хотела… – тихо, почти шепотом выговаривает она. – Хотела сказать… Я буду ждать, Бойка.

У меня все дергается – все мускулы на лице, кадык, грудная клетка, полный набор внутренних органов вместе с потрохами. Неподвижными остаются только ладони, ими я намертво сжимаю рулевое колесо.

Киваю, давая знать, что услышал. Потому что вербально дать знак, что услышал и понял, получается не сразу.

– Я позвоню, как только получится.

Тогда уже Варя кивает. Раза три точно. Поджимая губы, закусывает их изнутри. А затем разворачивается и стремительно удаляется. Смотрю вслед, пока не заходит в корпус.

Сердце – чертова мышца – с мучительным креном снижает высоту и неумолимо замедляется, достигая едва ли не полной остановки. Не просто приземляет. Прибивает к коре.

Глава 50

В том и проблема, что мы все просто «биологические».

– Дочь, а почему бы тебе не стать Бойко? – выдает в один из дней мама.

До этой фразы слушала ее болтовню вполуха. Кое-что подмечала чисто для себя, но по большей части о своем думала. Даже не пыталась делать вид, что по-настоящему увлечена этой беседой. В окно на падающий снег смотрела и задавалась вопросом – надел ли Кир шапку? Где он? Чем занимается? Думает ли обо мне?

Мамин вопрос не то чтобы из анабиоза выводит, меня будто ледяной волной окатывает.

– Что? – глухо выдыхаю, едва удается сфокусировать взгляд на ее лице.

– Я понимаю, что тебе девятнадцать, и это вовсе необязательно. Но Ренат обмолвился, что хотел бы этого. Думаю, это укрепило бы семейные отношения…

– Боже, ты серьезно сейчас?

Когда до меня доходит, каким путем я, по их мнению, должна стать Бойко, прихожу в негодование так же резко, как секунду назад вошла в шоковое состояние.

– А что? – искренне удивляется моему недовольству мама.

– Ты хочешь, чтобы я, будучи взрослой и самостоятельной девятнадцатилетней девушкой, заменила имя покойного отца именем Рената Ильдаровича? Я правильно понимаю?

Маму мой высокий вибрирующий тон, очевидно, задевает. Поджав губы, она на мгновение отводит взгляд. А секунду спустя, снова смотря мне в глаза, резковато выдает:

– Поверь, твоему биологическому отцу на подобное и при жизни было бы плевать! Ренат же просто пытается наладить отношения внутри семьи.

– Да что ты?! – восклицаю ехидно. – А со своим родным сыном наладить отношения Ренат не хочет?

– Почему ты такая злая?

– Я – злая? Я не злая, мам. Только… – торможу себя, с опозданием вспоминая, что ей нельзя нервничать. – В том и проблема, что мы все просто «биологические». В остальном – плевать.

– Неправда! – суровым тоном отражает мое наступление мама. – Кирилл неуправляемый, агрессивный…

– Странно! – перебиваю я ее. – А весной ты же мне говорила что-то вроде: «Бедный мальчик, рано остался без матери, у него никого нет, а Ренат не справляется…». Говорила же? Твои слова?

Мама вновь отводит взгляд.

– Ну, говорила! А теперь думаю иначе, – царапает обшивку дивана, на котором мы все это время сидим.

– И почему же? Что изменилось?

– Он… – смотрит на меня не как мать на ребенка, а как педагог. Ненавижу подобное! – Он ведет себя недостойно.

– Угу, – едко выдаю я и соответственно двигаю подбородком, как бы кивая. – Что ж… Мне пора.

Я поднимаюсь. Мама нерешительно семенит следом за мной в холл.

– Метет же… Может, переждешь?

– Доберусь, – заверяю ее, набрасывая куртку.

Застегиваюсь и кутаюсь в шарф уже на улице. Все еще сердито надвигаю глубже шапку и шумно шмыгаю носом. Плакать не собираюсь, но, если честно, так охота… Сил нет. Две недели прошло – от Бойки ни слуха ни духа.