– Хорошо, что ты пригласил Варю, – продолжает Курочкин, когда я, приноровившись, раскалываю первый орех. Что мне в нем больше всего нравится, при разговоре он никогда не таращиться мне в рожу. Всегда как будто тупо о ерунде болтает, занимаясь какой-то более важной работой. Выкупаю, что фишка стреляная, но все равно благодарен за нее. – Варя – хорошая девушка. И ты неплохой парень. Ладно, Ренат Ильдарович… – тут стоило бы вставить после тире: «псих». Но старик, конечно, никогда подобного не скажет. Пауза красноречивая. Умеет орудовать без слов. – Но как же Валентина Николаевна? Она казалась мне рассудительной женщиной.
– Она ничего не решает, – сухо выговариваю я. Раньше на этом бы и закончил. Но тут вдруг не могу остановиться. – Ирод полностью подмял. Настолько внушаемая, что на Варю срать, – в конце этой речи так тяжело выдыхаю, словно десятку километров пробежать пришлось.
Черед Курочкина кивать – замечаю это краем глаза. Мы по-прежнему просто бок о бок занимаемся этой кулинарной херней.
– Чем же отец давит на тебя? – впервые задает этот вопрос.
Очевидно, что долго собирался. И не праздное любопытство это, сейчас понимаю. А еще месяц назад, конечно же, воспринял бы в штыки. В очередной раз признаю: ловкач старик.
– Посадить обещал. Есть за что.
Курочкин, к моему удивлению, никак не реагирует. Мешает что-то там и тупо молчит. Как-то даже задевает этот игнор. Я, между прочим, кроме Любомировой, никому подобного не говорил.
– Так Варе объяснил? – буквально ловит меня на лжи. Опять же по тону догадываюсь, что именно это он и делает. – Ты не трус, Кирилл, – изрекает спокойно. – Может, и болтал Ильдарович… Но я уверен, что у тебя мотивация в другом.
Я шумно тяну воздух и применяю чересчур много силы для раскола очередного ореха. Собираюсь с мыслями, но они упорно расползаются. Дело в том, что я… Хотел бы высказаться. Хоть кому-нибудь… Подгадал Франкенштейн. То есть, Виктор Степанович, конечно.
– Он… Он давит на то, что я не могу взять на себя обязательства за Варю, – рублю с хрипом. Сам себя слышу, как сквозь толщу воды. И остановиться уже не могу. – Ее сердце… С ним в любой момент могут возникнуть проблемы… Помимо обследования… Дефект может образоваться повторно… И если потребуется экстренная замена, никто, кроме отца, не проспонсирует… Я должен скопить денег. Быть уверенным, что в случае чего смогу ей помочь сам.
Последний выдох густой и высокий. Выражает все мои эмоции. Но мне похрен.
– Ты прав, – тихо резюмирует Курочкин. – Молодец. Рассчитывать на помощь извне в подобных ситуациях – безответственно.
Я больше ничего сказать не в состоянии. Стараюсь тупо выровнять дыхание и проморгаться.
– Я не раз говорил, что ты неплохой парень. Однако должен признать, ты меня все же удивил. Для двадцати лет ты не просто молодец... Богатырь. А когда-нибудь, Кирилл Бойко, ты станешь легендой. Я уверен.
Равнодушно пожимаю плечами, и вся реакция. Потому что и правда пофиг, что там кто думает относительно меня.
Любомирова появляется точно в оговоренное время. Не успеваю я в последний момент намотать себе нервы, уже звонит в дверь.
В яркой шапке. С широкой улыбкой. С тортом.
– Привет! – выпаливает, едва успеваю оценить ее вид.
– Привет.
Не улыбаюсь в ответ только потому, что все внутри клинит, и дыхание сходу спирает.
– Варенька, вы прям человек-оркестр, – перетягивает на себя внимание подоспевший из кухни Курочкин.
Центурион смеется и так же радостно восклицает:
– Добрый день, Виктор Степанович!
– Добрый, добрый… Проходите скорей, не стойте в дверях, – зазывает старик, а я, наконец, отмираю.
Шагаю в сторону, чтобы ее пропустить.
Варя передает профессору торт, он сразу же несет его в комнату. А я, как ненормальный, стою без дела и тупо пялюсь, пока она снимает куртку и обувь. Не знаю, насколько хорошей идеей было позвать Любомирову, но я, блядь, без меры счастлив видеть ее. Всего лишь видеть.
Все, конечно, дико пристойно в этих стенах. Так мне кажется. Однако Варя в следующую секунду ведет себя странно. Освободившись от верхней одежды, с каким-то непонятным смущением поправляет свитер и, опустив взгляд, проскальзывает мимо меня в гостиную.
Нахожу ее, как только сам в помещение вхожу, а она снова взгляд отводит. Словно пару дней назад полночи не трахалась со мной в машине. Будто и вовсе не моя, блядь. Мать вашу, только же улыбалась.
– Что не так? – ловлю ее за руку, когда старик идет за чем-то на кухню.
Удивительно, что меня не послал. Обычно гоняет только так. Может, спецом… А Любомирова ломается.
– Что? – выдыхает едва слышно и краснеет.
– Почему глаза прячешь? И все это… – касаюсь ее горячей щеки пальцами, она вздрагивает.
– Потому что ты… Ты так смотришь, что мне перед Виктором Степановичем неловко, – быстро шепчет, косясь при этом на дверь. – Перестань! Не одни же…
– А если я не могу? – хрипом выдаю и, дернув ее на себя, жадно захватываю губами весь ее рот.
Тут же толчок в грудь получаю и отрываюсь, не успев захватить желанную сладость.
– Постарайся… Пожалуйста, Кир…