Хочу тебя любить

– Нашелся чувак, готовый выложить за тачку двадцатку[1].

– Может, не будешь все же продавать? – жалобно мурлычет киса, постукивая пальчиком мне по груди. Елозит головой по плечу, так что подмышкой щекочет. Сгибая руку в локте, слегка блокирую эти движения, но в целом терплю. Даже когда она, отплевываясь от собственных волос, которые ненароком сбросил ей на лицо, пихает меня в бок. – Что ты молчишь? Тебе же она нравится, да? М-м-м, Кир? А деньги у нас и так есть.

Поворачиваюсь и съезжаю вниз по кровати, пока не оказываемся лицом к лицу. Очень плотно, потому как рукой, на которой она лежит, тоже подтягиваю.

Глаза в глаза.

– Мало, – тихо отвечаю.

– Почему тебе постоянно мало? Из-за того, что сказал Ренат Ильдарович? Из-за меня? – так же тихо отзывается Варя. – Это… Это все бред. Я не заболею. У меня все отлично.

– Сейчас неважно, что кто сказал. Я так решил, – говорю, не меняя темпа. – Не надо спорить.

– Я не спорю. Просто…

– Я люблю тебя, – перебиваю я.

Жду ответа, будто он еще может быть вариативным.

– И я тебя люблю.

Только после этого прижимаюсь к жене лицом.

Замираем.

– Хорошо так, – шепчет Варя неторопливо, почти сонно. – Тихо. Тепло. Спокойно.

– Угу.

Так все и было. Примерно до середины апреля. А потом, блядь, случился новый треш.

После продажи «элитки» присматривал разные бюджетные варианты среди бэушных тачек. Никаких понтов, чисто для удобства своей семьи. Как раз с очередных, не самых удачных смотрин возвращался, когда позвонила Варя.

– Кир… Привет…

Слышу, что плачет, и сходу рубает по всем вышкам.

– Что случилось?

– Мама… Мама в больнице… Избил… Сильно… Бабушка звонила… – постоянно прерывается, а до меня и без того как будто рывками информация доходит. Закусывая губы, безумно таращу глаза. Давно шагать перестал. Стою посреди тротуара, не замечая, как толпа огибает. – Все очень плохо… И с ребенком… Кровотечение… Я поеду… Ты… Ты со мной можешь?

Долго не отвечаю, только потому что все еще догоняю. Потом, конечно, сразу выдыхаю:

– Вызывай такси, я уже близко. И это… – морщась, скребу большим пальцем бровь. Сглатываю, пытаясь остановить то, что там раскручивается. Сейчас, как никогда, важен баланс. – Приготовь мне какую-то чистую одежду, – говорю, наконец.

Не уточняю, что весь в грязи, потому что под тачкой не поленился полазить. Но Варе сейчас это и не нужно знать.

– Хорошо. Приготовлю. И жду.

Последние пять минут до дома сердце продолжает работать на повышенных оборотах. Расползается по груди что-то такое давнее, страшное, гнилое. Жжет и капает гноем. Но, явившись в квартиру, я, безусловно, делаю вид, что абсолютно спокоен.

Пока Варя, утирая слезы, подает чистую одежду, мою руки и лицо.

– Вот как так можно, а? Она же беременная… Это же… Зверство… – причитает она.

А я ныряю под струю головой. Мочу, пока по спине не течет.

– А если она умрет?.. Или с ребенком что… Как же так можно?.. Как?..

Молча закрываю кран. Вытираюсь. Так же молча одеваюсь. Даже в дороге ни слова не выдаю. Не могу, будто заклинило. Просто сжимаю Варину ладонь и слушаю, как она то и дело срывается на тихий плач.

Казалось бы, давно все корни отрубил, но вина не спрашивает. Чувствую за этого ирода. А с ней и стыд. Вот на хрена мне это надо?

Расплатившись с водителем, придерживаю Варю у входа. Стирая со щек слезы, внушительно говорю:

– Давай, вдохни глубоко и медленно выдохни. Постарайся успокоиться. Не стоит ни тебе нервничать, ни матери. Не поможет. А вот навредить вполне может. Понимаешь меня, Центурион?

– Угу, – дрожа губами, слабо кивает.

Конечно, я понимаю, что это ее мать. И какими бы ни были их отношения, хоть ты сотню лет не контактируй, моментами тянут все эти гребаные связующие так, что не продохнуть. Рвет жилы, как себя ни убеждай, что похер на все.

– Давай, родная, успокаиваемся и заходим.

– Сейчас… – бормочет Варя.

Вцепляясь руками в развороты моей кожанки, ныряет мне под подбородок. Обнимаю, пока выравнивает дыхание. Машинально скольжу взглядом по растущим рядом с корпусами деревьям и неосознанно выцепляю из них одно – цветущее. Почему-то именно в этот момент приходит мысль, что по итогу мы все запомним этот день.

– Все? – заглядываю Варенику в глаза, когда она отстраняется.

Кивает, и я беру ее за руку. После… просто работаем на жизнь. Иначе не могу это назвать. Отца, сволочь эту, у двери в блок не обнаруживаю. Стоят только прибитые шоком и горем родители мачехи. Они ничего и не знают толком. В отделение их, естественно, не пустили, а врачи, как забрали Валентину Николаевну, так и не появлялись. Возвращаюсь на пост, проплачиваю «вход». Бахилы, халаты, маски – в полном обмундировании идем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Искать кого-то в отделении и расспрашивать не приходится. Встречаем в коридоре целую бригаду. Они в быстром темпе толкают каталку с мачехой из кабинета УЗИ к лифтам.

– Мама, – сдавленный дрожащий выдох Вари прорезает внутри меня какие-то ведущие струны. Стискивая челюсти, напоминаю себе, что я, блядь, из стали. – Куда вы ее везете?

– Варя… Дочка… – лицо и шея в синяках.

«Круто» входит эта картинка. Как лезвие ножа.