Хочу тебя любить

– Поднимаемся в родовое. Экстренно оперировать, – на ходу тараторит одна из медработников. Голос, поставленный и высокий, дополнительно задевает все нервные окончания. – Я сказала, экстренно! Быстрее, ребята.

– Мне страшно… – стонет Валентина Николаевна. – Страшно…

– Могу я… – тут же бросается следом Варя. – Могу я с вами пойти? У меня все анализы свежие. Я регулярно прохожу обследование.

– Девушка! Нам некогда проверять. Счет на минуты!

– Так не проверяйте! – несется за ними.

Ловлю ее ладонь.

– Варя, стой. Подождем здесь.

– Нет… Ты подожди, хорошо? Я должна… – тянет руку.

Пальцы медленно выскальзывают, пока я судорожно соображаю, что мне, блядь, делать дальше. Ноги врастают в пол, в мозгах полнейший хаос.

Варя просто влетает с бригадой в лифт, а я остаюсь.

Говорил ли я, как ненавижу больницы? Больше всего на свете! Долгие минуты ожидания законных пару лет жизни отбирают. Не знаю, из-за чего конкретно меня так штормит... Раскидывает на куски, усидеть на месте не могу. Прижимая ладони к губам, таскаюсь по чертовому коридору, пока перед глазами все не расплывается, а в голове не сбоит последняя плата.

Ничего не угрожает единственному родному мне человеку. А на остальных должно быть насрать. Жаль, конечно. Чисто по-человечески сочувствую. Тупо, как чужим. Ничего более. По другим причинам шманает. В первую очередь, потому что не вижу Варю. Остальное осознать не могу – мраком скрыто.

Какой-то мужик, решив, что у меня, потерянного, как и у него, жена рожает, зовет перекурить вместе. Но меня даже никотин сейчас ни хрена не манит. Мотая головой, отказываюсь.

Наворачиваю и наворачиваю круги у лифтов. Наматываю такое количество энергии, что впору взлететь. Да только сердце тяжелое. Тянет к полу. Прибивает. И плевать мне «на вертолеты», остановиться не в состоянии.

В какой-то момент просто вынужден отойти в сторону – везут новую «экстренную», суету творят. Отхожу и отворачиваюсь к окну, чтобы не видеть того, что на повторе ситуации вызывает слишком острые эмоции.

Наклоняя голову, хрущу на нервах пальцами.

А потом… На мобилу прилетает «входящее». От нее. На автомате опускаюсь в ближайшее кресло. Руки странно дрожат, пока снимаю блок и открываю приложение.

Впиваюсь воспаленным взглядом в экран и резко выдыхаю. Сердце теряет силу и ритм. Вместо него грудь разбивает какой-то маятник.

Варвара Бойко: Анечка, 2460 г/43 см.

Мелкий сморщенный комок лежит у Вари на груди. Улыбается она не просто на камеру. Счастливо, я-то знаю, как это. Бережно придерживая ребенка ладонью, на одном снимке смотрит в кадр, а на втором вниз – на нее.

Меня же… Меня, блядь, парализует.

Анечка… Анна? Аня?.. Нюта…

Из глаз просачивается какая-то скупая, но дико жгучая влага. Даю себе пару секунд, чтобы продохнуть и уронить на дно души все, что подперло горло. А потом грубо шмыгаю носом, моргаю и набиваю ответ.

Mr. Бойка: Умница.

Заюзанное розовое сердце следом. Оно всегда первое, всегда наготове. Все выдержит.

Потому что… Больше не первый. Главный.

[1] Здесь: двадцать тысяч долларов.

Глава 62

Спасибо за все, что ты делаешь…

© Варвара Бойко

– На двух первых УЗИ не смогли сказать пол ребенка. Прятался. Но Ренат был уверен, что сын… – тихо рассказывает мама, пока я, замерев у пеленального столика, пытаюсь понять, как правильно надевать подгузник. Малышка такая кроха, а Бойка, похоже, не тот размер купил. Хотя на упаковке и пишется, что с нуля. Может, проблема в том, что она недоношенная? Мы с Киром не подумали, а у мамы что-то спрашивать бесполезно. Она в нашу сторону даже не смотрит, а если и смотрит, будто сквозь нас. Говорит, по большей части, сама с собой. Мне даже немного жутко. Выглядит ведь, как сумасшедшая. – На последнем УЗИ увидели… Он та-а-ак расстроился… – сипит и срывается.

Приподнимая ножки, осторожно подкладываю развернутый подгузник. Малышка как-то странно кряхтит и этим пугает меня. Застываю, вглядываясь в личико. Не сделала ли я ей больно? С облегчением отмечаю, что плакать она не собирается. Просто вертится.

«Такая забавная…» – думаю я и улыбаюсь.

– Ты же не станешь его после всего выгораживать? – вопрос направляю маме, но смотрю на Аню.

Свои действия прослеживаю и ее реакции. Все идет нормально, и я решаю просто подвернуть верх подгузника.

– Отлично, – бормочу сама себе.

Ловлю одной ладонью крохотную ножку, а второй уже хватаю из принесенного Киром пакета слип. Вдруг замерзла, пока я копалась? Немножко прохладная, но вроде не критично. Не теряя бдительности, максимально ускоряюсь.

– Он просто расстроился, – талдычит мама, глядя в окно.

Вставать ей пока запретили. Но ее психическое состояние пугает больше, чем физическое. Она и не рвется что-то делать. Не интересуется Аней, даже не смотрит на нее. Когда медсестра пыталась подложить ребенка на кормление, заявила, что молока нет. Мы, конечно, уговорили ее попробовать. Но, судя по всему, какая-то проблема действительно есть. У малышки ничего не получалось, и в конце она раскричалась, хотя сама по себе удивительно спокойная.