Хочу тебя… сжечь!

Маленькое курносое чудо, упакованное в огромную цветастую куртку и дутые штаны, с интересом меня изучает. Я изучаю ее в ответ. Она чем-то напоминает мне Дианку – такая же пухлощекая и улыбчивая в этом возрасте была и клеилась ко мне, тогда уже подростку, как банный лист.

Курносая радостно вываливает всю подноготную о себе, своих предпочтениях и своем отце. Когда две вселенные в моей голове стыкуются – пухлощекий ангел и жгучий Дьявол – я выпадаю в осадок. Смотрю на Чертовского, словно у него реально рога выросли. Хотя нет, это у его жены, очевидно, рога выросли вчера где-то между обедом и шестью.

О, черт, только этого моей заснувшей совести не хватало: дети, жены и на вершине этой корявой фигуры я – коварная соблазнительница.

Как сказала бы тетя: без свечки теперь не обойтись.

Дьявол уводит дочь с собой в кабинет, я ещё несколько раз прикладываюсь лбом о столешницу, пеняя на коварные зигзаги судьбы, и вдоволь удовлетворившись наливающейся шишкой, возвращаюсь к работе. По ходу и с Артёмом теперь попутной звёзды нам не ловить.

И так было комси-комса…

А теперь после моего опрометчивого затмения с участием дьявольских поцелуев, когда есть явная пострадавшая сторона…

– Ох-хо-хо-хо-хо, – шумно вздыхаю я.

– А я на танцы хожу! – звучит звонкое слева.

Так и заикой можно стать, мать твою! Откуда она взялась вообще? Но ребенок не виноват, это все я, мои расшалившиеся нервишки и очевидно проблемы со слухом. Пора завязывать с долбежкой в "ушах". Так что я оборачиваюсь и улыбаюсь малышанделю.

– Здо́рово! Нравится?

– Ага, мы там мостик делаем и ещё шпагат, и колесо. Но у меня пока не получается… – грустно констатирует курносая.

– Открою тебе секрет, – немного понижаю голос, наклоняюсь к ней и оборачиваюсь, словно проверяя, что нет свидетелей. – Я до сих пор колесо делать не умею! И на шпагат садиться тоже!

– Да это же легко! – машет рукой малышка. – Смотри!

И плюхается прямо на холодный кафель, раздвигая ноги. Хорошо, что она в теплых штанах, а то ее отец точно мне голову открутит!

– Блин, неудобно, штаны мешают, – пыжится ребенок.

Пропускаю мимо ушей это ее "блин", в чужой монастырь, как говорится, со своим доисторическим ветхим уставом… Но вообще негоже девочке…

– Как тебя зовут?

– Полина.

А, вот какая Полина…

– А я – Яна.

Протягиваю руку для знакомства. Девочка поднимается с пола, отряхивает руки о штаны и вкладывает свою ладонь в мою. Другой рукой откидывает волосы, все время спадающие ей на глаза, и вынимает одну прядь изо рта, смешно отплевываясь. Очевидно, тщательно зачесанные с утра в хвост волосы окончательно разлохматились под шапкой.

– Причесать тебя? – спрашиваю Полю.

– А ты косы умеешь плести? А то папа только хвост или кукешку может, – девочка вертит пальцами над головой, изображая, видимо, возможности отца.

"Кукешка" – вызывает и смех, и умиление, честное слово. Люблю детей.

– Умею. Тебе одну или две?

– Ам, – задумчиво прикладывает ко рту палец курносая. – Две!

– Садись, – встаю со своего кресла и хлопаю по нему рукой. – Сейчас расческу найду.

Открываю сумку и вытряхиваю часть содержимого на стол. Вываливается кошелек, косметичка, грёбаные носки с авокадо – и когда я, блин, разберу этот хлам, – а следом расческа и светящиеся ультратонкие… Нервно хватаю пачку, пока любопытное создание не увидело и не разгорелось любознательностью. Фух. "Опасный момент!" – голосом Гусева звучит в моей голове.

Так, нужны же резинки ещё. Одну снимаю с покосившегося хвоста на голове Полины, вторую со своей руки – домашняя привычка цеплять на себя резинки, чтобы в любой момент убрать с лица волосы.

Пока расчесываю и разделяю волосы на прямой пробор, курносая рассказывает про свой садик и воспитателей. Начинаю плести первую косичку, аккуратно захватывая темно-русые пряди. Детские волосы отличаются от взрослых, они тоненькие и очень мягкие, если их неплотно сплести, коса растрепится за пару минут. Интересно, ее цвет станет темнее? Как у отца?

– У тебя красивые волосы, – говорю малышке. – Такие длинные!

– Когда мне будет десять лет, я их покрашу! Папа мне обещал!

– Прямо в десять лет? Ничего себе.

– Он сказал, когда я стану взрослой. Десять это же уже взрослая!

– А я не красила волосы до двадцати лет, представляешь?

– У тебя красивый цвет, как у Рапунцель. А у моей учительницы танцев черные волосы, она не красивая. А ты красивая!

– Спасибо, – смеюсь над простотой детских суждений. Вот так вот: светлые волосы хорошо, темные – плохо. Интересно, своего папу она тоже причисляет к некрасивым?

– И мне не больно, ничуточки! А то бабушка все время так волосы тянет!

– А мама? – задаю вопрос просто для поддержания разговора, правда. Никаких тайных замыслов. Но у такой классной девчонки, должно быть, и мама классная.

– Полин, мы же договаривались, что ты в кабинете сидеть будешь, – прерывает на самом интересном месте низкий нервный голос.

Но мне и не интересно, да. И нечего так на меня смотреть, будто я государственные тайны выведываю тут у его ребенка.

– Я прическу делаю. Красиво? – звонко спрашивает Полина отца.