Хочу вернуть тебя

— Я никогда бы не поверил, что ты и моя мать могли подружиться, — сказал он, покончив с мясом и пододвинув к себе салат. Он положил себе немного и вежливо предложил ей. Синтия Кроуз была великим знатоком человеческих характеров. Бретт унаследовал это качество. И если он сам ошибался насчет Фиби, так почему его мать не могла ошибиться тоже?

— Синтия была прекрасной женщиной, — искренне произнесла Фиби, радуясь, что он нашел тему для разговора. — Мы подружились пять лет назад, сразу после того, как она упала и сломала ногу. Она с трудом могла передвигаться вне дома, и я дважды в неделю заносила ей продукты.

Это было не все. Но Фиби не хотела раскрывать свои секреты. Тогда она очень нуждалась в друге: ее ближайшая приятельница уехала в большой город искать работу, а другие девушки ее возраста уже были замужем и возились с детьми. Она не могла ежедневно выслушивать их разговоры о стирке пеленок и режущихся зубках. И не потому, что не любила детей. Просто Фиби не видела среди своих знакомых того, за кого хотела бы выйти замуж и завести детей.

— Тебе это, наверное, очень нравилось? — заметил Бретт, накладывая ей салат. Он никак не мог понять подоплеки этой дружбы. Синтия не была богатой женщиной, поэтому Фиби вряд ли могла рассчитывать на денежное вознаграждение.

Фиби подняла руку в знак протеста.

— Действительно, я получала удовольствие от этих визитов. После травмы заходила к ней два или три раза в неделю просто поговорить.

Бретт молчал, обдумывая ее слова. Дружба Фиби с Синтией оказалась для него полной неожиданностью. Это и занимало сейчас все его мысли. Для нее же было важным, чтобы он простил ей грех, совершенный в прошлом. Мысль о том, что сейчас он, может быть, как раз обдумывает этот вопрос, не давала ей покоя. Она подняла бокал и отпила вино маленькими глотками, чувствуя, что должна всеми силами сохранять самообладание и спокойствие.

— Мать никогда не рассказывала мне о вашей дружбе. Но это можно объяснить. После того, как я уехал из Конуэя, я не хотел и слушать о тебе, — сказал он и прикусил язык. Он не хотел, чтобы Фиби знала, как глубоко ранила его сердце, не хотел показаться ей слабым и нерешительным.

Опять наступила тишина, и Фиби нервно застучала пальцами по столу. Им все равно не избежать обсуждения волнующего их вопроса, хотя бы потому, что иначе в их отношениях сохранится болезненная напряженность. Но пока она не готова к диалогу. Бретт, напротив, по-видимому, не хотел откладывать выяснение причины, побудившей ее разрушить их отношения.

— Почему ты до сих пор работаешь в магазине, здесь, в Конуэе? — внезапно спросил он.

Фиби вся напряглась и замерла. Для нее это был неожиданный вопрос. Когда они еще были вместе, она страстно желала стать художницей. Но после отъезда Бретта из города она перестала рисовать. И окончательно все надежды на художественное образование умерли вместе с ее отцом. Ей было больно вспоминать об этом.

Она положила руки на колени и начала обдумывать свой ответ.

— Дело в том, что не всегда бывает так, как предполагаешь вначале. Я поступила в колледж, но в середине второго курса умер мой папа. Мама была слишком слаба, чтобы справиться самой в магазине, и я была вынуждена вернуться.

В серых глазах Бретта промелькнула усмешка:

— А почему Энни и Боб не захотели взяться за дело?

— Энни уже была замужем и растила ребенка. Бобу было только семнадцать, и он поступил на службу в военный колледж в Чарлстоне, — рассказывала Фиби. — И мама, и папа мечтали о том, чтобы он стал офицером, и не простили бы себе, если бы его карьера была разрушена. Вот почему выбор пал на меня. И я должна была сохранить семейное дело.

Бретт задумался над тем, что она сказала. Несомненно, ему не нравилось то, что она не получила от жизни всего, чего так страстно хотела, и то, что ее родители недрогнувшей рукой сломали ее будущее из-за своих провинциальных предрассудков.

— Но ты же не этого хотела? — спросил он, слегка раздражаясь ее покорностью и беспрекословным выполнением почти тюремного приговора.

Фиби пожала плечами. Прежде она была умной и рассудительной девушкой. Она критиковала убогость интересов жителей городка и громко заявляла о своей независимости от Конуэя. Но все изменилось с его отъездом: ушла любовь и возвратилась покорность, а также осознание того, что она натворила под влиянием этого пресловутого общественного мнения. Она оказалась не способной не только заступиться за мужчину, которого любила, но и отстоять свою собственную жизнь, свое будущее.

— Мало ли что я хотела! — воскликнула она, всем своим видом послушной девушки подтверждая мысли Бретта. — Я была нужна там, в магазине.

— А Бобби? — не унимался Бретт.

— Не пройдя строгий отбор после окончания учебы, он вернулся домой.

Вскоре разговор коснулся темы, которой она тщательно избегала, — ее успехов в живописи. Как мог он не вспомнить тот восторженный запал, с каким она рассказывала об искусстве, и ее гордость своими работами.

— Ты до сих пор рисуешь? — спросил он, уже заранее зная ответ.

— Нет, — отрезала она.