Хочу вернуть тебя

Фиби все поняла. Она почувствовала острое угрызение совести. Я никогда не стыдилась тебя, Бретт, хотела она сказать. Я была глупой, молоденькой девчонкой, испуганной окриками отца. Пожалуйста, пойми. Мне было только семнадцать.

— Ты добился всего сам, Бретт, и я очень рада за тебя, — произнесла она вслух.

Бретт нахмурился, недовольно сдвинув брови. Он нервно потирал подбородок, как бы не веря в то, что она сказала. Его озадаченный взгляд скользнул по ней.

— Я не буду возражать, если ты захочешь помочь мне с тарелками, — сказал он и отправился в кухню, ставя точку в их разговоре.

Фиби посидела за столом еще минуту, затем последовала за ним.

Полчаса спустя Фиби любовно разглаживала кружевную скатерть, которую Синтия завещала ей. Ее глаза были полны слез. Бретт с удивлением наблюдал за ней, не понимая такой реакции. Мать хранила эту красивейшую скатерть по крайней мере лет тридцать. Но она вряд ли являлась тем бесценным наследством, о котором можно было бы мечтать.

Фиби поднесла скатерть к лицу и прижалась к ней щекой. Ее кожа была нежной, персикового оттенка, и он знал, что она сильно обгорает летом. Волосы Фиби спадали непокорными прядями на плечи, а маленькая челка придавала ей задорный вид.

— Она действительно хотела оставить это мне? — Ее голос трепетал от волнения.

— Странно, — сказал он, — но это так.

Ее заплаканные глаза прояснились.

— Эта скатерть — фамильная реликвия, доставшаяся Синтии в наследство от ее матери, а той — от ее матери. Когда она расстилала ее, то вспоминала свой дом в Техасе.

— Почему она оставила ее для тебя? — задумчиво проговорил Бретт, не в силах оторвать взгляда от этой растерянной женщины, сидящей перед ним.

— Потому что я всегда считала эту вещь прекрасной, — как само собой разумеющееся произнесла она. — Я люблю это изящное кружево, оно очень многое значит для меня.

Они сидели на полу в спальне Синтии посреди дюжины раскрытых коробок. Бретт знал, что должен подойти к завещанию Синтии с полной ответственностью, но для него это оказалось делом непосильным. Он уже не знал, что и думать. Его мать оставила для Фиби самый сентиментальный подарок, а Синтия редко ошибалась в людях. Сейчас Бретту хотелось верить в самое худшее о Фиби, он пытался разжечь в себе прежнее чувство обиды, но видя перед собой ее, заплаканную, утирающую слезы кружевной скатертью, он не мог этого сделать.

— Есть ли кто-нибудь у тебя сейчас, Фиби? — спросил он, удивляясь сам себе.

Фиби была уверена, что рано или поздно он задаст вопрос о существовании другого мужчины в ее жизни. Она могла бы рассказать ему о вечно болтающих чепуху студентах колледжа или заезжих коммерсантах, переживающих в баре неудачу своего очередного предприятия, скрыв при этом правду о глубине ее чувства к нему, о невозможности забыть ночи, проведенные вместе с ним в пору их юности.

Она аккуратно сложила скатерть Синтии и положила к себе на колени.

— Ты же знаешь, какая жизнь в маленьком городе, Бретт. Или ты выходишь замуж за соседа или остаешься незамужней навсегда.

Она опустила глаза, чтобы скрыть явное смущение, а затем подняла их снова, смело взглянув в его горящие серые глаза. Она вспомнила ту давнюю ночь, когда черноволосый юноша сказал ей, что хочет на ней жениться, а она испугалась его слов.

— Я не верю в замужество только ради замужества, — сказала Фиби уверенным, спокойным голосом, как бы подводя итог. — Я всегда говорила себе, что выйду замуж по любви или не выйду вообще. Может, мы переменим тему разговора? Пожалуйста, Бретт.

Губы Бретта превратились в тонкую полоску. Она только что призналась, что не любила никого, кроме него. А он так долго сомневался в глубине ее чувств. Но какое это имеет значение сейчас? Но, видимо, имеет, если ему уже кажется, что все прошедшие годы не смогли разрушить самую красивую и желанную любовь.

— Ты чувствуешь себя неловко, когда говоришь о любви? — растянувшись на кровати Синтии, спросил Бретт. Его движение было направлено на то, чтобы привлечь внимание Фиби к постели. — Я могу вспомнить время, когда ты пользовалась этими словами свободно.

Он имел в виду их последнюю ночь, когда она отдала ему всю свою любовь. Но сейчас в его тоне слышался сарказм. Фиби вздрогнула. Она вспомнила, какие слова шептал ей Бретт в ту ночь. Но, увы, их любовь умерла больше чем десять лет назад.

— Нет, Бретт. Но мне кажется, что спальня твоей матери — не лучшее место для таких разговоров.

Фиби очень нервничала и всеми способами стремилась перевести разговор на другую тему. Ей хотелось узнать подробности его жизни в Нью-Йорке. Откашлявшись, она спросила:

— А как ты? Наверное, у тебя много женщин. Ты собираешься жениться на какой-нибудь из них?

Бретт побледнел и на секунду замер в нерешительности.

— Да, в моей жизни много женщин. Но ни на одной из них я бы не хотел жениться. Думаю, вряд ли когда-нибудь еще я захочу жениться.

Последняя фраза была сказана с некоторым вызовом и оставила на его лице след горечи. И Фиби невольно подумалось, что она совсем не знает человека, с которым провела лучшие минуты своей жизни.