Ход королевой

– А вот и нет! Как я погляжу, вы решаете вдвоем, что произойдет с моим телом, не заботясь о моем собственном мнении.

– А какое оно, твое мнение?

– Я хочу сделать аборт. Я еще слишком юная для материнства. Сперва надо позаботиться о карьере. Я образую пару и стану матерью, когда найду работу. Пока что я хочу стать преподавателем социологии, а для этого надо учиться еще не менее пяти лет.

Потом она обращается к Тжампитжинпе:

– Прости, но наши отношения не смогут продолжаться. С нами все. Я снова буду считать, что у меня никого нет, ты тоже.

И она выходит, оставив обоих мужчин с недоуменно разинутыми ртами. Сигара, прилипшая к нижней губе Руперта, падает на пол.

Через несколько дней Николь возвращается в Сидней, чтобы сделать в подпольной клинике аборт. Несколько дней она лежит в своей комнате в общежитии, пропуская занятия. Тжампитжинпа рвется с ней увидеться, но она отказывается. Чем больше он настаивает, тем она непреклоннее.

В университете он не спускает с нее глаз и при каждом удобном случае умоляет ее о встрече. Но она даже не желает с ним разговаривать. От огорчения он худеет, чахнет, перестает посещать занятия.

Она считает, что он, наконец, все понял, а потом узнает из газет, что он покончил с собой – повесился у себя в общежитии.

Николь топит свое горе в спиртном.

Как-то вечером отец находит ее в баре неподалеку от университета.

– Я не собираюсь тебя винить, Никки. Знаю, что ты переживаешь. Не стану тебе говорить, что пить – это не решение, а просто ирландский атавизм. Со спиртным празднуют победу, оно помогает пережить поражение. Беда в том, что многие от него в конце концов умирают.

Николь, цедя виски, иронизирует:

– Предпочитаю умереть от цирроза, а не от рака.

Руперт О’Коннор качает головой.

– Я нанял следить за тобой детектива и знаю, что ты стала много пить после того, как сделала свой «выбор». Что ты будешь делать дальше? Превратишься в никчемность после первого же тяжелого испытания? Обычно О’Конноры не торопятся признавать поражение.

– Я загубила свою жизнь, – говорит она.

– Не годится так говорить в восемнадцать лет. Твоя жизнь еще даже не началась.

– Я уже посеяла вокруг себя много беды. Вижу единственный выход: потихоньку себя уничтожать при помощи этой прекрасной жидкости. Поверь, папа, я не пью ничего, кроме ирландского виски.

И она громко хохочет в манере своего отца.

– Ты действительно приготовила себе такой жалкий конец?

– Я сама решаю, как поступить со своим организмом. В том числе с печенью.

И она залпом допивает стакан.

– Нет, решение принимать не тебе одной, – возражает отец. – Вспомни мои слова: все мы принадлежим к стаду человеков. Ты ответственна перед другими людьми.

– Извини, папа, но я больше в это не верю. Я проклята, все, что я могу, – это губить заодно и других.

Она невесело смеется и с вызовом смотрит на отца.

Он меня презирает, ну и пусть. Я совершеннолетняя. Что хочу, то и делаю.

Руперт смахивает слезу. Эта маленькая деталь все меняет. Этот человек, которого она всегда видела смеющимся и сильным, вдруг предстает перед ней слабым. По ее вине. Это для нее невыносимо.

Она обнимает отца и тоже плачет. В этом взаимном излиянии чувств, в крепких объятиях друг друга, оба испытывают мощный прилив энергии. Они долго плачут в этом баре, под оглушительную композицию группы AC/DC Ride On, благо что никто вокруг не обращает на них внимания.

Назавтра Николь соглашается записаться в местное отделение организации «Анонимные алкоголики», и там, окруженная главным образом мужчинами с морщинистыми лицами, впервые произносит ритуальную фразу:

– Здравствуйте. Меня зовут Николь.

Ей хором отвечают:

– Здравствуй, Николь!

– Мне восемнадцать лет, я студентка факультета социологии, я начала пить после аборта и самоубийства моего жениха. Теперь я хочу бросить пить и надеюсь, что вы мне в этом поможете.

Произнося эти слова, она чувствует, что действительно нуждается в других людях, чтобы покончить с этим мучительным этапом своего существования.

6

– Я хочу домой.

Шанти смотрит на Монику с удивлением.

– Ты здесь всего две недели. Тебе со мной плохо?

Моника качает головой.

Черт, этого я и боялась: она ко мне привязалась. Это осложнит разрыв. Надо было сделать это раньше, но я тянула, потому что опасалась ее реакции.

Индианка тянется к ней и медленно гладит ее по голове.

– Я ведь тебя люблю, – шепчет она.

Фраза, предназначенная для того, чтоб все узаконить. Когда она говорит «я тебя люблю», то хочет сказать: «люби меня». Да, надо было раньше поставить точку.

– Любишь – отпусти на свободу.

– Здесь ты не на свободе?