Встречаться с Бенни не было никакого желания. Поначалу Бет собиралась позвонить ему, чтобы забрал ее в аэропорту, но вернуться сейчас в его квартиру она не могла. Дом в Лексингтоне стоял заброшенным полтора месяца – Бет решила, что надо ехать туда и зализывать раны в одиночестве. Денежный приз за третье место на парижском турнире оказался на удивление приличным – она вполне могла позволить себе путешествие в Кентукки и обратно. К тому же на дом еще не были оформлены документы – необходимо было связаться с нотариусом. Она побудет недельку в Лексингтоне и поедет к Бенни, чтобы продолжить курс обучения. Но чему еще можно у него научиться? При воспоминании о том, какую долгую и кропотливую работу она проделала, готовясь к партии с Борговым, Бет опять затошнило. Она усилием воли отбросила эти мысли. Главное сейчас – подготовиться к турниру в Москве. Времени еще достаточно.
Бет позвонила Бенни из аэропорта Кеннеди и сказала, что проиграла финальную партию, что Боргов опять одержал над ней победу. Бенни разговаривал отстраненно, но был любезен, а когда она сказала, что собирается некоторое время побыть дома, в Кентукки, он вдруг разозлился:
– Не сдавайся, Бет! Одна проигранная партия ничего не значит.
– Я не сдаюсь, – сказала Бет.
В ворохе корреспонденции, накопившейся в почтовом ящике, оказалось несколько писем от Майкла Шено, нотариуса, который занимался договором дарения на дом. Судя по всему, с договором возникли проблемы – нотариус сообщал, что у нее еще нет какого-то «правового титула»[62]
, – и эти проблемы создал Олстон Уитли. Остальные письма Бет вскрывать не стала – сразу позвонила в контору Шено.Тот, едва ответив на звонок, выпалил:
– Я вчера три раза пытался с вами связаться! Где вы были?
– В Париже, – сказала Бет. – Играла в шахматы.
– Надеюсь, поездка была приятной. – Нотариус помолчал и перешел к делу: – Уитли отказывается подписывать.
– Что подписывать?
– Титул. Правовой титул. Вы можете приехать? Нам нужно это обсудить.
– И как я вам пригожусь? – спросила Бет. – Вы же юрист. А мистер Уитли сказал мне, что подпишет все необходимые документы.
– Он передумал. Возможно, вам удастся его уговорить.
– Он у вас в конторе?
– Нет, но он в городе. Мне кажется, если вы посмотрите ему в глаза и напомните, что являетесь его приемной дочерью…
– Почему он не хочет подписывать? – перебила Бет.
– Из-за денег. Он решил продать дом.
– Тогда, может быть, вы привезете его ко мне? Завтра?
– Постараюсь, – вздохнул нотариус.
Повесив трубку, Бет оглядела гостиную. Оказалось, дом все еще принадлежит Уитли, и это стало для нее потрясением. Бет видела Олстона здесь всего один раз, а он, значит, законный владелец. Этот дом не должен достаться ему.
Был жаркий июльский полдень, однако Олстон Уитли явился в черно-сером твидовом костюме. Усаживаясь на диван, он поддернул штанины, и те задрались над коричневыми носками, обнажив полоски бледной кожи на тощих голенях. Он прожил в этом доме шестнадцать лет, но не проявил ни малейшего интереса к обстановке – вошел так, будто был здесь чужим, и на его лице застыло странное выражение – то ли злость, то ли смущение. Сейчас он сидел на краешке дивана, поддернув штанины на несколько дюймов, и молчал.
Бет при взгляде на него стало нехорошо. Мистер Уитли выглядел точно так же, как в тот раз, когда она увидела его впервые – в кабинете миссис Дирдорфф, куда он приезжал вместе с миссис Уитли на «смотрины».
– У мистера Уитли есть предложение, Бет, – сказал нотариус.
Она взглянула в лицо Олстону, который сидел к ним обоим вполоборота.
– Ты можешь остаться здесь, – продолжал нотариус, – пока не найдешь другое жилье.
«Почему он сам не может мне это сказать?» – подумала Бет.
Уитли чувствовал себя настолько некомфортно, что это было заметно, и Бет невольно поерзала в кресле, будто это она испытывала неловкость, а не он.
– Я думала, что могу остаться в доме, если оплачу расходы на похороны.
– Мистер Уитли сказал, ты неверно его поняла.
Почему за Уитли говорит
– Он заявляет, что позволил тебе пожить в доме, пока ты будешь подыскивать себе пристанище.
– Это неправда. Он сказал, я могу оставить дом себе. – Бет внезапно, будто ее ударили, развернулась к Уитли: – Я ваша
Он покосился на нее, как испуганный кролик:
– Альма… Альма хотела ребенка…
– Вы подписали документы на удочерение. Вы взяли на себя ответственность. И даже не можете посмотреть мне в глаза?
Олстон Уитли вдруг вскочил, подошел к окну, а к тому времени, как обернулся, видимо, успел овладеть собой и вид имел грозный:
– Это Альма хотела тебя удочерить, а не я. И если я подписал какие-то паршивые бумаги для того, чтобы она от меня отстала, это не значит, что тебе теперь принадлежит все, чем я владею! – Он снова отвернулся к окну. – Но Альма все-таки отстала.