Ход с дамы пик

Мы вернулись в парадную, Синцов старательно навесил на дверь подвала железную скобу и запер замок.

По дороге в жилконтору мы обсуждали возможные версии убийства Черкасовой.

— Послушай, — сказала я, — если Женя была такой домашней девочкой, почему не осмотрели ее вещи дома?

— А что бы ты хотела найти в ее вещах, если ее убили вне дома?

— Не знаю, но это напрашивается. Архив ее нужно посмотреть, найти записные книжки, письма, если есть, посмотреть компьютер. Надо искать ее контакты, неизвестные родителям и подругам. Может, на место убийства бомжихи съездим завтра, а сейчас рванем домой к Жене?

Андрей пожал плечами. Дойдя до жилконторы, мы отдали ключ от подвала и попросили разрешения позвонить. Я набрала номер телефона Жениной квартиры. Мать у нее не работает, значит, должна быть дома. И правда, она откликнулась слабым голосом. Я представилась и, сто раз извинившись, объяснила, что хочу заехать посмотреть на вещи Жени. Никаких возражений не последовало, и через полчаса мы с Андреем входили в квартиру хозяина мебельного салона.

Отца дома не было. Мама Жени Черкасовой оказалась очень красивой женщиной средних лет, которую не испортило даже горе. У нее была очень мягкая манера общения, и хотя глаза ее постоянно наполнялись слезами, она старалась, чтобы это не мешало разговору.

В комнате, куда нас провели, стоял большой карандашный портрет Жени, с черной траурной лентой на уголке. Хозяйка объяснила, что это автопортрет дочери, нарисованный ею год назад.

— Хотя вообще-то Женечка портретами не увлекалась. Ей больше нравились натюрморты. Она так изящно выписывала детали, что все педагоги отмечали ее именно за это.

— Раиса Григорьевна, а можно посмотреть Женины рисунки? — спросил Синцов, и я присоединилась к этой просьбе. Собственно, за этим мы сюда и ехали.

Раисе Григорьевне, похоже, было даже приятно еще раз посмотреть рисунки покойной дочери в нашей компании, и она с готовностью достала большую папку-планшет.

— Вас ведь наверняка интересуют ее последние работы? — спросила она, раскрывая папку.

— Давайте начнем с последних, а потом посмотрим более ранние.

Когда мать Жени открыла папку и начала перебирать рисунки, комментируя их, я поняла, что Женя была очень талантливым художником. Конечно, ей было не до глупостей, как она сама говорила. Конечно, вся ее душа уходила в рисование. Из-под ее руки выходили чудные картинки, которые жили своей собственной сказочной жизнью. Старинные канделябры, надкушенные яблоки, разбросанные конфеты — все это, казалось, было одушевленным, походило на сны из-под зонтика Оле-Лукойе. Очарование этих рисунков было не стряхнуть, к ним хотелось возвращаться и рассматривать, все больше и больше подпадая под их гипнотическую силу. Андрей тоже засмотрелся на них.

— Какая талантливая девочка, — тихо сказала я, и Женина мама кивнула.

— Мне всегда было страшно за нее, — отозвалась она глухим голосом. — С таким талантом долго не живут.

Она перевернула еще один лист бумаги из планшета и удивилась:

— А вот этого рисунка я еще не видела. Наверное, один из последних.

Я глянула на рисунок и, еще до того как я осознала, что это такое, сердце у меня бешено забилось.

— Так, — сказал за моим плечом Синцов.

Он осторожно взял из рук Жениной мамы лист, и мы уставились на него, а после долгой паузы перевели взгляд друг на друга.

— Удачная композиция, — тихо сказала мама Жени. — Правда, непонятно, что это?

— Да, — машинально отозвалась я. Хотя мне было понятно, что это; и я бы дорого дала, чтобы узнать историю этого рисунка. Цветными карандашами, в очень узнаваемой Жениной манере, был изображен шелковый платок с набивкой в виде карточных королей, валетов и дам, а на нем были небрежно разбросаны разные предметы: две оборванные цепочки, одна — из белого металла, с грубыми звеньями, другая золотая, тоненькая, крупная игральная фишка-брелок и еще один предмет, в котором только подготовленный человек мог узнать железную иглу-заколку для шляпы.

Мы, как завороженные, смотрели на рисунок до тех пор, пока мама Жени не перевернула очередной лист из планшета; взглянув на него, мы поначалу даже не поняли, чем второй рисунок отличается от первого, пока Синцов, оказавшийся более наблюдательным, чем я, не ткнул пальцем в единственное имевшееся отличие. На втором рисунке к композиции был добавлен еще один предмет. На том же шелковом платке те же цепочки, брелок, шляпная заколка — и пуговица от Жениного пальто.

* * *

Кроме интригующих рисунков, мы забрали Женину электронную записную книжку и радиотелефон. Рисунки я взяла с собой, а Синцов получил остальное, ему предстояло проверить все содержащиеся в записной книжке и в памяти телефона сведения. Меня слегка мучили угрызения совести по поводу того, что я иду домой, а он продолжает работать.