Ходи осматриваясь

— Пожалуйста, — сказал я, постаравшись выразить голосом должную твердость, — поднимитесь. Но тихо и осторожно.

Стриженный ежиком затылок вздрогнул и замер. Потом ко мне обратился изумленный лик. Чем-то он напомнил мне лицо Ломова — такое же смазливое, несколько удлиненное, с тонкими усиками и бровями вразлет. Глаза, казалось, приготовились выскочить из орбит, он раззявил их дальше некуда.

— Повторяю, — предостерег я. — Не дергаться. Встаньте и тихо-тихо повернитесь ко мне.

Он глухо матюгнулся, но команду исполнил. Сложением он несколько уступал Курлясову, но тоже смотрелся нехило и явно был не пуглив.

— А дальше что? — процедил он сквозь зубы, быстро оправляясь от потрясения. — Ты кто такой? Что надо? — И, зыркнув на тахту, прибавил в тоне: — Понимаешь, на что нарываешься? Что, будешь стрелять?

В этот момент где-то наверху раздался неясный шорох. Я напрягся в испуге и покосился на лестницу в глубине, ведущую на второй ярус. Черт, а если там кто-то еще? Я торопливо шагнул вперед, вскинул руку и дважды пальнул из газовика. Похоже, патроны все-таки были начинены не слезоточивым газом, а чем-то поэффективнее. Он заревел, зачем-то прикрылся локтем, повалился на колени, затем распластался на полу и забился в корчах, но немного погодя затих. Не опуская пистолетов, я бросился к лестничному проему. Сверху на меня глядело искаженное страхом, мертвенно бледное лицо Дарьи Мартыновны — глаза набухшие либо от недосыпу, либо от слез, щеки запавшие, осунувшиеся. Но это была она, пропавшая — нет, уже найденная — вдовушка.

— Есть тут кто-нибудь еще? — прокричал я без предисловий.

— Это вы? Вы? — Губы ее задрожали — казалось, она вот-вот зайдется в истерике.

— Скорее! — воскликнул я. — Поспешите, пожалуйста. Я не знаю, сколько нам еще отпущено времени.

— Да-да. Я сейчас! — Она дернулась всполошенно, но, по крайней мере, не заплакала. И отпрянув от перил, куда-то стремительно унеслась.

Я выждал три минуты, тревожно посматривая на выведенного из строя Цербера — черт побери, надолго ли? Потом не выдержал, махом взлетел наверх, судорожно ткнулся в одну запертую дверь, в другую и только на пороге третьей столкнулся с Дарьей и перехватил у нее из рук небольшой чемодан.

Курлясов по-прежнему лежал без движения у калитки, но шумно посапывал. Я кинул рядом пистолет и, поддерживая Дарью под руку, буквально поволок ее к машине. Дважды она спотыкалась на ровном месте, однако же как-то собралась и досеменила. Я усадил ее и, когда, перегнувшись, застегивал ремень безопасности, коснулся плеча и ощутил, что ее всю колотит. Я стащил с себя ветровку и набросил на нее.

— Ни… ничего, — прерывисто пролепетала она. — Это реакция. Сейчас пройдет. — Но поежилась и запахнулась, прижав руки к груди. Потом прошептала, едва шевеля дрожащими губами: — Вы… их?..

— Нет, что вы, — успокоил я. — Это всего лишь газ. Ничего с ними не сделается.

Что они сделают с нами, если нагонят, я старался не думать. Но переключиться даже на третью передачу не решался — не дай бог, разбить автомобиль и застрять на этом мерзком проселке. Нас кидало, швыряло, качало. Мое внимание раздваивалось. Конвульсивно стиснув баранку, я натуженно щурил глаза, угадывая бугорки да ухабы, и то и дело с опаской поглядывал в зеркало заднего вида. В салоне было темно, но, очевидно, она заметила — или ее тревожили те же мысли.

— Нас будут преследовать? — уловил я в надсадном реве двигателя.

— Наверное, — бездумно пробормотал я. — Зависит от того, как скоро они оправятся. — И, спохватившись, добавил, ободряя и бодрясь сам: — Ничего. Эта коррида сейчас закончится, и мы поедем быстрее.

Когда мы вывернули наконец на обустроенный шлях, я с облегчением перевел дыхание и поднажал на акселератор, стремительно наращивая скорость. У нее вроде бы тоже несколько отлегло от сердца — или вытрясло. Она спросила, голос ее еще ломался, но звучал уже как будто не столь затравленно:

— Как вы меня нашли?

— Случайно, — признался я. — Вас что, все время держали здесь?

— Нет. Сначала — после похорон — отвезли на какую-то квартиру в городе. А через два дня переправили сюда.

— Зачем, черт возьми? — вырвалось у меня. Я поспешил извиниться: — Простите. Но чего же они добивались?