Ходи осматриваясь

— Если бы я могла толком понять. — Она помолчала. — Они совали мне всякие бумаги. И требовали подтвердить подписью разные сделки и обязательства мужа. Потом стали убеждать, что Виктор запустил дела до безобразия и у него ничего не осталось — одни долги. И теперь они хотят якобы защитить мои интересы и хоть что-то выкроить мне и ребенку. Потом вдруг начали требовать подписать обязательства не изымать пая из фонда фирмы — по крайней мере с год. И сулили златые горы. От всех этих противоречий у меня голова пошла кругом. Я просила их… умоляла дать мне возможность посоветоваться со своими адвокатами. Обещала, что сделаю все, чтобы фирма не пострадала. «Нет, — настаивали они, — разводить канитель уже не осталось времени». И приводили своих юристов и бухгалтеров. А те напористо растолковывали мне, что, не подписав все эти договора и документы, я упущу свою выгоду и могу оказаться у разбитого корыта. Господи, они сами крепко в чем-то запутались и пытались запутать меня.

— И вы подписали? — поинтересовался я.

— Нет. Я сказала, что это чистый рэкет, что я категорически отказываюсь что-нибудь подписывать под таким давлением. — Она вздохнула, а я с удивлением отметил про себя, что эта маленькая женщина, похоже, не столь слаба духом, как мне мнилось.

— С вами грубо обращались?

— Если не считать само похищение грубостью, — с горечью проговорила она, — они были даже до приторности вежливы и предупредительны. Авилов — это один из так называемых друзей и коллег Виктора — обижался и сладкоголосо уверял, что я не права. О каком, мол, твержу похищении. Я их желанная гостья, и они рады видеть меня у себя хоть целый год. Пока мне самой не надоест. — Она нервно затрясла головой. — И только раз он вышел из себя и показал зубы. Когда я сказала, что буду вообще настаивать на эксгумации останков мужа. Он… — Она точно поперхнулась и умолкла. Мне почудилось нечто похожее на всхлип. Я произнес утешительно:

— Если вам тяжело, оставим пока. Поговорим, когда вы успокоитесь.

— Это чудовищно! — Она закрыла лицо руками. — Он… он сказал, что маленькие девочки — такие хрупкие создания… И лучше мне не затягивать разлуку с дочкой. Мало ли что может приключиться от тоски по матери. Так тихо… понимаете, так тихо и мягко сказал. Будто сочувствовал.

— Сволочи! — вскипел я негодованием, успев подменить более крепкое выражение. — Ну не надо, не надо, пожалуйста. Успокойтесь. Ничего они не сделают. Теперь, когда вы вырвались из их лап…

Она затряслась всем телом, уронила руки и, резко повернувшись ко мне, вдруг заговорила, захлебываясь сдерживаемым плачем:

— Я вас прошу… Очень-очень прошу: помогите мне улететь домой. Прямо сегодня. Прямо сейчас.

— Хорошо, хорошо, — пробормотал я, растерявшись. — Мы это обсудим. Позже, когда…

— Господи, помоги мне! — воззвала она, словно не слыша меня, отчаянно, громко. — Они все могут. Вы не представляете, как далеко они могут дотянуться. Помогите мне улететь. Там я хоть буду рядом с дочкой. Там я смогу защитить и Марточку, и себя.

— Обещаю, — заверил я. — Мы обязательно что-нибудь придумаем. Не сомневайтесь.

Мы выехали на шоссе. Автострада, похоже, взяла ночную передышку — и в ту и в другую сторону привольно мчались лишь редкие одиночные машины. Это было и хорошо и плохо: хорошо, ибо ничто не препятствовало разогнаться на полную катушку; плохо, так как преследователи получали возможность легко проследить нас на пустынной дороге. Я припустил «девятку» во весь опор. Позади вдруг замигало и вспыхнул дальний свет — кто-то настигал нас; я напрягся, но темная иномарка, поравнявшись с нами, взвизгнула и пронеслась мимо, а в заднем окне мои фары обозначили очертание вроде бы женской головы. Кажется, до Дарьи Мартыновны дошло, что она еще не избавилась от опасности снова попасть в полон, и это заблокировало надрывную расслабленность.

— Куда вы меня везете? — встревоженно, но без прежней слезливости промолвила она.

— Все будет в порядке, — неопределенно отозвался я.

Однако же, в самом деле, куда я ее везу? Ко мне путь несомненно был напрочь заказан. Узнал меня Курлясов или нет, но я давно находился у них на прицеле. К Саше?.. Я задумался. Вдали уже искрилась Кольцевая, и мы ворвались в зону первых пригородных фонарей. Я поднырнул под эстакаду, развернулся и для полного успокоения свернул с магистрали на боковую улицу.

Мы проехали еще четыре-пять кварталов, потом я подал к обочине и заглушил двигатель. Поймал на себе ее пристальный нахмуренный взгляд, кивнул и повторил, что все в порядке. В сумеречном отражении уличных светильников лицо ее отливало мертвенной бледностью. Я извлек из бардачка мобильник, чуть помедлил и начал отстукивать номер Бекешева. Но тут же, на второй цифре, застыл, осененный внезапным озарением: Шахов, вот кому следовало звонить. Поздно? Конечно. Было начало третьего. Но я не сомневался, что он поймет — уж больно необычная складывалась ситуация. Я ухватился за эту счастливую идею и, чтобы не маяться лишними угрызениями, поспешно набрал его телефон.