Читаем Ходи прямо, хлопец полностью

— Рана может загноиться, это же голова, товарищ майор.

— Голова? — усмехнулся комбат. — Спасибо, что разъяснила.

Вошел командир роты.

— Я сейчас пойду к себе, — сказал комбат. — Следи за немцами в оба. При первых признаках активности сообщай немедленно.

— Дойдете? — спросил командир роты, посмотрев на перевитую бинтами голову майора.

— Старший сержант проводит. Не возражаете?

Командир роты не возражал, и Клавдия отправилась с комбатом.

Майор Метнев жил в добротном блиндаже под четырьмя накатами сосновых бревен. Стены обшиты фанерой, стол под цветной бумагой, широкие нары застелены двумя армейскими одеялами, на подушке — чистая наволочка.

Ординарец комбата, сержант, которого Метнев звал Колей, принес чаю в термосе и бесшумно исчез. Комбат лег на топчан, осторожно положил голову на подушку и попросил:

— Налей мне. И сама пей. Сахар в ящике под столом.

Приподнявшись на локоть, он пил чай и рассматривал Клавдию. Под его изучающим взглядом чувствовала она себя неуютно, отводила глаза, обжигалась и давилась чаем.

— Сколько тебе лет? — спросил комбат.

Клавдия сказала.

— К нам откуда пришла?

— Из санбата.

Он поставил стакан на стол, лег и закрыл глаза. Скулы, заросшие темной щетиной, остро выдавались, под глазами залегли синие круги. Клавдии стало жаль его и страшно сделалось — а вдруг рана опаснее, чем она думает.

— Вам плохо? — спросила она.

— Ничего, — ответил он, не открывая глаз, — пройдет.

— В санбат бы надо.

— В санбат не надо. Ты побудь здесь. На всякий случай.

— Я же не врач.

— А мне врача и не нужно. Посиди.

Он задремал, а она сидела за столом, слушала, как он постанывал во сне. На переднем крае было тихо, никто не звонил, не спрашивал комбата. Днем заглянул в блиндаж старший адъютант, молодой, с гвардейскими усами, капитан. Комбат открыл глаза.

— Все в порядке, товарищ майор, — сказал капитан. — Что требовали, передал в полк.

Когда он ушел, Клавдия спросила:

— Мне можно идти?

— Не спеши, — ответил комбат. — У меня вроде температура поднимается.

Клавдия потрогала его лоб — горячий. Посчитала пульс — девяносто.

— Могу аспирина дать, больше ничего нет.

— Давай аспирин. — Майор сел, пошарил под матрасом и достал флягу.

— Нельзя, — строго сказала Клавдия.

— А я тебе и не предлагаю, — усмехнулся комбат.

— При ранении в голову спиртное нельзя, — настаивала Клавдия. — Вам нельзя.

Майор выплеснул из стакана остатки чая и налил из фляги.

— Давай аспирин.

Проглотил таблетку, запил спиртом. И опять лег.

— А ты еще посиди. Можешь завести на меня историю болезни. — Закрыл глаза, помолчал. — А можешь и не заводить.

Сержант Коля принес обед, в котелках.

— Ешь, — не открывая глаз, велел майор, — я не хочу. Клавдия пообедала, убрала посуду и, положив голову на руки, уснула за столом. Приснилось ей, будто идет она по снеговому полю, а из-под снега растут яркие, как маки, цветы, она рвет их, уже целая охапка цветов у нее в руках, и вдруг слышит голос комбата. «Зачем тебе столько?» — спрашивает он недовольно…

Клавдия открыла глаза и увидела майора с телефонной трубкой в руке.

— Зачем тебе столько? — спрашивал он недовольным голосом. — Ночью подвезут, да, да, я сам проверю.

Положил трубку и улыбнулся.

— Разбудил тебя?

— Я нечаянно. — Клавдия встала.

— Сиди, сиди, сейчас ужинать будем.

Сержант принес ужин. Они поели.

— Вам лучше? — спросила Клавдия.

— Лучше, — сказал майор. — Но ты не уходи. Я передал в роту, что ты здесь задержишься. Ночью вместе пойдем. А сейчас ложись-ка поспи.

Клавдия двинулась к двери.

— Я лучше пойду.

— Не валяй дурака. — Комбат встал и набросил на плечи шинель. — Я выйду, а ты ложись.

Он вышел, а Клавдия осталась в блиндаже. Ей тоже надо бы уйти, но не нашла она в себе сил сделать это. Она села на топчан, сияла сапоги и легла с краю, укрывшись шинелью.

Вернулся комбат, плотно прикрыл дверь и, перешагнув через Клавдию, лег к стене. Потом положил свою тяжелую руку ей на шею. Ладонь его была сухая и горячая, и Клавдия, затаив дыхание, слушала, как жар от этой ладони расходится по ее телу…

В три часа майор встал и налил из термоса стакан чаю. Клавдия села, спустив ноги с топчана.

— Ты лежи, — сказал майор. — Я пойду с Колей, а ты спи.

— Но мне надо в роту, — возразила Клавдия.

— Успеешь. Пока тихо, без тебя там обойдутся, — отхлебнул чаю и усмехнулся. — Вот не ожидал. — Клавдия смотрела настороженно. — Не ожидал, что и ты девушка.

Она вздохнула, как всхлипнула.

— Но, но, не надо, не в укор тебе говорю, наоборот, Удивляться надо, как удержалась.

Клавдия стала обуваться.

— Спи, говорю, отдыхай. — В голосе майора были ласковые нотки.

— Нет уж, пойду. — Клавдия обулась, поправила волосы и надела шинель.

— Ладно, пойдем, — согласился майор.

И они пошли в роту. Шагали по закаменевшей от ночного мороза тропке, спускались по песчаному склону. Время от времени майор поддерживал Клавдию. Ей было и неловко, и приятно, что он заботится о ней.

За ними, отстав на несколько шагов, как тень, бесшумно шел сержант Коля.

Два дня Клавдия майора не видела. На третий, к вечеру, пришел сержант Коля, доложил ротному: «Старшего сержанта Баранову требует комбат».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
И власти плен...
И власти плен...

Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос. Для чего вы пришли в эту жизнь? Брать или отдавать? Честность, любовь, доброта, обусловленные удобными обстоятельствами, есть, по сути, выгода, а не ваше предназначение, голос вашей совести, обыкновенный товар, который можно купить и продать. Об этом книга.

Олег Максимович Попцов

Советская классическая проза