Читаем Ходи прямо, хлопец полностью

— Правильно, не надо, — Андрей соскочил с верстака и метнулся в угол. Оттуда крикнул: — Не надо. Вы только боксера во мне видите, а человека не видите. Да, да! И эта машина вам поперек стала — не первый раз спорим. И на каждую девушку, с которой я поговорил хоть раз, вы волком смотрите. Думаете, я не вижу? Все вижу. Для вас я боксер, и больше ничего. Робот, который должен выигрывать. Ваш робот. Тренироваться и выигрывать, выигрывать и тренироваться. До остального вам дела нет… А я человек, мне этого мало. Понимаете, мало!

Иванцов вскочил.

— Ты чего мелешь? — зло, но тихо сказал он. — Чего мелешь?

Андрей махнул рукой и широкими шагами вышел из сарая. Он сунулся было к агрегату, но передумал и направился в степь. И ушел далеко, прежде чем поостыл. Тогда побрел обратно. Он не терзался и не раскаивался, что вспылил и высказался. Рано или поздно оно бы все равно вылилось — давно назревало…

Иванцов не пошел вслед за Андреем. Он как стоял посреди сарая, так и остался стоять, раздумывая над тем, что услышал. Андрей ударил его больно. Робот! Придумал же!

Иван Филиппович походил по сараю, поднял клетчатый пиджак с одеяла и вышел. Вокруг никого, около агрегата возятся люди. Дорохов, кажется, там, Андрея что-то не видно.

Раньше Андрей тоже обнаруживал характер, но такой вспышки, как сегодня, не бывало. Еще в Ленинграде он начал ершиться, однако из рамок не выходил, а тут… Иванцов сел на чурбак у стены, попробовал разобраться. Может быть, он сам в чем виноват? Разве в том, что хочет видеть Андрея первой перчаткой страны? Хочет видеть его на европейском ринге? Что же тут плохого? Оберегал Андрея от всяких соблазнов, старался уводить ото всего, что мешало, могло помешать. Это плохо? Девушек он вспомнил! Кого имел в виду? Конечно, ту, ленинградку, он имел в виду Белую шапочку. Иванцов и сейчас убежден — от Белой шапочки этой добра не жди. Она далеко, но в том, что произошло сегодня, как-то замешана. Как? Не знал он этого, к сожалению, но чувствовал — замешана.

С полчаса сидел у стены сарая Иван Филиппович и много всякого передумал за это время. Он пытался даже оправдать Андрея, но никак не мог найти ему такое оправдание, которое заглушило бы чувство обиды.

Подошел, легко опираясь на палку, Дорохов.

— Андрея нет? — спросил он.

— Нет, — ответил Иванцов, поднимаясь. — Ушел. Повздорили мы с ним.

— Из-за чего?

— Строптив стал, — обиженно сказал Иван Филиппович.

Подошел «газик».

— Поедемте в станицу, пообедаем, — предложил Дорохов.

Иванцов глянул на солнышко, прикинул, насколько выросла тень от сарая, и отказался:

— Мне в город добираться надо.

— Я вам «газик» дам, — расщедрился Дорохов.

В станичной столовой у Дорохова была своя кабинка — фанерный куток, задернутый синей шторой с кистями. Штору отдернули, чтобы доходил ветерок, выпили по стакану минеральной.

— Первенство Европы приближается, — говорил Иванцов. — Кому в тяжелом весе выступать за нашу команду? Вопрос. Есть чемпион страны и чемпион Европы — Денисенко…

Дорохов слушал и кивал изредка головой. Будто сочувствовал. Но это было не сочувствие, а деликатность: не в его правилах было топтать противника, лежавшего в пыли. А Иван Филиппович находился в таком состоянии, что впору хвататься за соломинку. И он хватался.

— Андрей его бил, того Денисенко, — продолжал он, полагая, что приводит доводы, способные убедить собеседника, — но у Андрея титулов нет, и на отборочных он должен так у Денисенко выиграть, чтобы в тренерском совете и сомнения не возникло, за кого голосовать… В общем, я вам скажу, тренироваться надо. А он… Он на дыбки встает, слова мне разные кидает: «Робот… человека во мне не видите…» Разве это дело, Николай Николаевич?

— М-да-а, — неопределенно протянул Дорохов.

— Будто я враг ему…

Николай Николаевич достал платок и отер загорелую шею.

— Тренироваться, конечно, надо, — сказал он, пряча платок в карман, — но ведь он и тут нужный человек: что бы я без него делал на этих испытаниях, ума не приложу. Вы уж мне поверьте. И ему это на пользу. Андрей способный парень, руки у него умелые, голова на плечах есть. Думающая. Смею надеяться, что будет он дельным инженером.

— И на здоровье. Кто же ему мешает? Пусть себе будет инженером, конструктором, я первый, можно сказать, порадуюсь. Но он же и в боксе талант. И зарывать, я вам скажу, этот талант глупо. Инженером он будет всю жизнь, а боксером — только пока молодой. Вот мы с ним поругались, я и не сказал ему, зачем приехал…

Принесли борщ, он сиротливо стыл на краю стола.

— Зачем же вы приехали? — вежливо спросил Дорохов.

— В институте договорился, чтобы ему академический отпуск дали. На год. У него за третий курс хвосты, их надо сдавать. Это раз. Впереди год больших соревнований. Это два. В дирекции согласились, нужно только заявление от Андрея.

— А если он не захочет?

— Сделает глупость. Годом раньше кончит он институт, годом позже — какая разница? Что изменится? Куда ему спешить?

— Куда спешить? — переспросил Дорохов. — Молодые всегда почему-то спешат. Вроде бы и в самом деле — куда? Все у них еще впереди.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
И власти плен...
И власти плен...

Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос. Для чего вы пришли в эту жизнь? Брать или отдавать? Честность, любовь, доброта, обусловленные удобными обстоятельствами, есть, по сути, выгода, а не ваше предназначение, голос вашей совести, обыкновенный товар, который можно купить и продать. Об этом книга.

Олег Максимович Попцов

Советская классическая проза