— Так об этом на каждом углу говорят, ходоки — это черти с рогами.
— Я не про то, как она узнала, кто мы? У нас на лбу не написано, нас тут никто лично не знает. С тем же успехом мы могли быть торговцами. А торговцев здесь уважают. Раньше уважали.
Тут они увидели Харитона, который почти бежал в их сторону.
— Что-то случилось? — с тревогой спросил Ханс.
— Случилось, ещё как случилось, — пробормотал себе под нос Харитон, запрыгивая в повозку. — Всей торговле моей конец, да и вам не поздоровится. Садитесь уже, чего ждёте?
— Да ты объясни толком, — спросили ходоки хором, но в экипаж всё же залезли, — что тут произошло?
— Какая-то всеобщая истерия, направленная отчего-то на ходоков, а нас тоже к вам причислили, мол, с отродьями дьявольскими дело имеем, мы их сюда привадили, нам и ответ держать, теперь на порог никто не пустит.
— Что за дерьмо? — спросил Ник, — нас и раньше недолюбливали, а теперь-то что изменилось?
— Не знаю, — проворчал Харитон, подгоняя коней, — но среди потока брани уловил, что, мол, священник местный сказал чего-то.
— Начинается, — сквозь зубы прошипел Ханс, — святая инквизиция за нами пожалует, чтобы на костёр определить.
— Как раз инквизиции я не боюсь, подозреваю, это хранителей люди, последний поступивший заказ отрабатывают. Они нам ничего не сделают. Я другого боюсь, если в атаку бабы и дети пойдут, по ним ведь стрелять не станем.
— Запросто, — с печальным видом подтвердил Ханс, — тем более, что хранители и их люди живой щит уже практиковали.
— Короче, — Ник повернулся к Харитону, — гони коней, на месте разберёмся, там, если что, священник нормальный, он мракобесие не жалует.
Торговец внял их пожеланиям и прибавил хода. Немного совсем прибавил, лошади, уставшие сверх всякой меры, и так выдавали максимально возможную скорость.
До Люшена они успели пообедать, поспать, наговориться, поужинать и много чего ещё. В город въезжали ночью, когда кони уже с трудом перебирали ногами. Но это было даже хорошо, смотреть на злые и испуганные лица местных желания не было никакого. Было место, где им всегда будут рады. Харитон тоже, кстати, попросился с ними, опасаясь ночевать где-либо ещё. Остановив повозку у трактира, они вышли и громко постучали в дверь.
Некоторое время ничего не происходило, молчание становилось подозрительным, тем более, что и фонарь над входом отчего-то не горел. Не случилось ли чего? Наконец, за дверью послышался тревожный голос Юзефа:
— Кого там принесло среди ночи?! — голос был, скорее, напуганный, да и сама постановка вопроса была странной. Кто-кто, а ходоки сюда приходили в любое время дня и ночи и всегда находили приют.
— Открывай, Юзеф, это Ханс, — громко сказал ходок в запертую дверь.
— Что-то за дверью щёлкнуло, упал засов, загремела цепь, после чего дверь стала медленно открываться. Странно, никогда Юзеф такого количества замков не держал, всегда обходясь одним простым засовом в петлях.
— Проходите, — трактирщик выглядел скверно, небритый, всклокоченные волосы, опухшее, то ли от пьянства, то ли от недосыпа лицо. В одной руке он держал светильник, а в другой револьвер.
— Здравствуй, Юзеф, — сказал Ник, протискиваясь в дверь следом за Хансом, а за ним прошёл Харитон, — накорми нас чем-нибудь, а потом уже объясни, что в этих местах происходит?
Юзеф тяжело вздохнул, прошёл в глубину помещения, где зажёг ещё два светильника, когда освещение стало приемлемым, он зашёл за стойку и начал доставать продукты. Ничего готового в запасе не оказалось, но вот копчёный свиной окорок и почти свежий ржаной хлеб с квашеной капустой и пивом оказались весьма к месту. Трактирщик быстро собрал на стол, нацедил пива из бочонка в кувшин, разлил на четыре кружки, после чего сам присел за стол с ходоками.
— Рассказывай, — предложил Ник, отхлебнув горьковатую пенистую жидкость из большой глиняной кружки.
— Нечего тут особо рассказывать, — проворчал Юзеф, — с людьми что-то случилось, словно покусал их кто-то. Они и раньше вас не любили, а теперь до истерики дошло, ходоки уже на людях без оружия не показываются, да и всегда по двое ходят, не меньше.
— Чего так?
— Сам не пойму, — Юзеф тоже отхлебнул пива и отрезал ножом кусок окорока, лежавшего в центре стола на огромном блюде, — говорят, какие-то люди пришли и давай народ разжигать. Ходоки у вас живут, дьявольские слуги, младенцев едят, сатане молятся. Чуть ли не каждый день на рынке собрание, да людей всё больше, каждый вспоминает, как у него корова сдохла, сарай сгорел, или капусту черви поели, во всём, конечно, вас винят. Вроде люди, как люди, с вдруг все безумными стали, глаза горят, пена вот-вот пойдёт.
— Странно, — задумчиво проговорил Ханс, — народ здесь тёмный, но откровенных идиотов я раньше не встречал. А что за люди пришли?
— Вроде из соседнего уезда, там кто-то из попов выступал, кричал, что, пока ходоков не изведут, никому житья не будет.
— Уже интересно, а наша церковь что?