ХОДЫНКА

Главной новостью того дня стало убийство купеческой дочери Никитиной: неизвестный изувер ночью проник в собственный дом Никитиных на Пречистенке и перерезал ей горло от уха до уха. Сыщики терялись в догадках: имущество Никитиных не потерпело ущерба, а женская честь г-жи Никитиной - оскорбления. Причину убийства надо было искать в кругу знакомых дома - уверял журналистов судебный следователь по особо важным делам Кейзер. Он же намекнул на двадцать шесть... простите, двадцать восемь студентов Московского университета, в разное время сводивших знакомство с г-жой Никитиной, а вскоре после этого бесследно исчезавших.

Так, ступень за ступенью, Десницкий погружался в этот странный и страшный мир. Путь назад ему был накрепко закрыт, и единственное, на что теперь мог рассчитывать несчастный юноша, была возможность вскоре поехать в Америку с ответственным делом. Обещание этой поездки он, вместе с ежеутренней лоханью ресторанных объедков, стал получать от Смирнова вместо прежних "гонораров".

Ольга, изгнанная тем временем из дома за внебрачную беременность (ложную, что выяснилось уже во время родовых схваток), теперь выполняла роль горничной на квартирах, снимаемых для сходок. С Десницким они сошлись короче, чем того требовали приличия. И теперь молодые люди вместе несли бремя и конспиративной жизни, и лакейских обязанностей, и вынужденного конкубината.

Десницкий, впрочем, сильно уступал Ольге по части нахальства - сказывалось, видно, разница между домашним воспитанием Ольги, на которую никто никогда не смел повысить голос, и казенным воспитанием Десницкого стоимостью 36 копеек серебром в день. Ольга отважно, хотя и за глаза, называла Дулина Стенькой Разиным, а Смирнова - Талейраном.

 "Не забывай, Базиль: Смирнов - всего лишь жалкий фактотум Дулина" - неизменно говорила она, стоило Десницкому вслух предаться мечтам об Америке. Такой поступок вообще был, по ее мнению, недостоин гражданина. - "И ни гроша он без ведома Дулина не потратит, не говоря уж о твоей поездке с ответственным делом".

 "Так уж и фактотум!" - возражал Десницкий. - "Такими деньжищами ворочает - и фактотум?"

 "Что там деньжищи!" - продолжала обличать Ольга, тиская мокрый комочек носового платка. - "Полно! Не в деньгах сила этих людей. Ты ведь ни за какие деньги не станешь бить лежачего ногами, не плюнешь в образа, хотя во Христа не веруешь, не обманешь дитя... А они будут бить, они плюнут, обманут. Потому-то и деньги у них водятся... Вот их деньги, Базиль, ты можешь взять с чистой совестью! Это не будет кражей! Все кругом только спасибо скажут, что ты этих извергов без кассы оставил. Низость, Базиль! Низость - вот в чем их сила. И больше этой силы нет на земле сил! Так забери же их силу, и отдай тем, кто ее достоин! Мало ли на Руси истинных социалистов? А коли не видишь их сам, что мешает тебе, нам с тобой, создать свой собственный кружок?"

- Тяга этого народа к самоуничтожению очевидна! - вырвал Десницкого из забытья возглас, чрезмерно резкий даже для Дулина.

Но восклицал именно Дулин, и восклицал он, в упор глядя на Десницкого, - совсем как гимназический учитель математики Протасов по кличке "Сыч", любивший криком взорвать сонную одурь урока. Десницкий похолодел: уж не проник ли Дулин в его мысли? Однако, смерив Десницкого взглядом, Дулин отвернулся и продолжил расхаживать по комнате и отражаться в самоваре:

- Об этом говорит и статистика винной торговли, и статистика младенческой смертности, и бесчисленные заметы корреспондентов народной жизни. Что ж, таков ответ народа на неслыханное ограбление, на препохабнейшее "освобождение", так сказать, народа без земли, "освобождение" его от земли, да и от самой жизни. Но такого ли ответа ждет от него история? Скажите, товарищи! Скажите... - продолжая держать в кармане левую руку, Дулин обвел собрание правой рукой.

Ответить никто не решился.

- Нет, не такого - сам себе ответил Дулин. Он сунул большие пальцы за края жилета, шевельнул ладонями-плавниками, и продолжил расхаживать по комнате.

- Другая омерзительная черта этого народа - его вечное детство. И детство его паче пьянства. Русский народ насильственно удерживают в детстве! Не дав земли, ему не дали своего хозяйства, сиречь оставили в вечных работниках-захребетниках: за хозяина завалюсь - ничего не боюсь! Фабричный же пролетариат, единственно способный увидеть последнюю черту, к которой подводит его капитал, пребывает в ужасающе ничтожном количестве. Но и этот пролетариат придворная камарилья не мытьем так катаньем низводит на положение детей. Вот, пожалуйста: взгляните на те гаденькие пестрые тряпки-склянки, которыми коронованный прохвост обвешал нынче всю Москву. Ну как же! Он ведь батюшка! Он о детях радеет! Пусть его агукает, да пузыри от счастья пускает! А тот и горазд пускать свои дикарские пузыри... Порфироносный архипрохвост еще и подарочки с конфектами деткам своим приготовил! Доходит ли до вас вся чудовищность августейшего коварства?