Хой! Опасный путь через туман

А если говорить про стёбные песни, то надо сказать, что во многом в это время Юрий Клинских идет параллельно с Орденом куртуазных маньеристов (Андрей Добрынин, Константэн Григорьев, Вадим Степанцов, Виктор Пеленягрэ и др.). Поэты тоже чувствуют себя enfants terribles русской культуры. И потому стремятся вырвать из привычных рамок. Они сладострастники, немного сексисты, сибариты. Они также активно смотрят TV, чтобы почерпнуть оттуда темы и образы. И быстро устав от любовной лирики (правильней было бы сказать – галантно-кавалерской), они пробуют себя в мистике. Вот, например, стихотворение «Оборотень» Константэна Григорьева:

Опять на небе – полная луна.
Я в комнате у зеркала вращаюсь,
И в волка постепенно превращаюсь.
Я – старый волк, идет мне седина.

Чтоб насладиться скоростью сполна,
Прыжками в лес густой перемещаюсь,
Убив оленя, жадно насыщаюсь…
О, запах трав, о, лес, о, тишина!

Вдруг рядом появляется волчица —
Придется мясом с нею поделиться,
Но пусть подарит мне любовь свою.

Сейчас волчицу юную покрою,
Испачканную кровью пасть открою
И на луну завою: «У-у-у!!!»

Куртуазные маньеристы выпускали даже отдельные сборники с такими стихотворениями и, естественно, устраивали тематические поэтические концерты. Но любопытно тут другое: одно время куртуазные маньеристы и «Сектор Газа» шли параллельными путями, а потом пересеклись и после точки бифуркации отразились друг в друге. Уже в последнем альбоме «Восставший из ада» (2000) Клинских дает слушателям не только и не столько серьезные и стёбные мистические песни о жизни нечисти, но и совершенно бесподобные песни о любви. Помните «Сожженную ведьму» и «Любовь загробную»? Это же почти чистая лирика!

Давно умерла ты для всех, только не для меня,
Пусть труп твой прекрасный за несколько лет провонял,
Червями изъедена наша прогнившая плоть,
Мы – грешные люди, не взял наши души Господь,
Мне нужна твоя мертвая плоть.

Тела наши снова сольются под светом луны,
Любовь наша вечна, друг другу мы сильно нужны,
Твой череп оскаленный вновь улыбается мне,
Я буду ласкать тебя нежно при полной луне.

Последнее, о чем надо сказать, – это виртуозное манипулирование Юрия Клинских субъектом лирического высказывания. Большинство привыкло к тому, что если в стихотворении появляется некое «Я», то мы непременно имеем дело с автором. Даже когда это «Я» отличается по полу, возрасту, цвету кожи, вероисповеданию и чему-либо еще, все равно – автор, просто он зачем-то шифруется. Конечно, на самом деле все чуть сложней. Каждый новый текст – это, как правило, новый субъект лирического высказывания. Не можем же мы, право слово, сказать, что в песнях «Сектора Газа» – «Кусок», «Свидание» и «Звездная болезнь» – один и тот же «рассказчик»? Не можем. Но Юрий Клинских вживается в своих персонажей. Очень точно, правдиво и умело. И удивительно, как народ спокойно слушает среди прочего и, например, песню «Голубой». Она ироничная, конечно. Но для русского мужика, который не зарекается ни от сумы, ни от тюрьмы (особенно от тюрьмы с ее укладом!), это воспринималось (и воспринимается) нормально. Настолько, видать, велика любовь слушателей!

Читал ли «Хой» современную ему поэзию, обращался к классической русской поэзии, точно сказать не могу: для надо этого работать с архивом (если он есть). Но определенно точно, что он находился в контексте и знал или чувствовал последние литературные веяния.

Олег Демидов, литературный критик

– Я отдаю должное творческой энергии и своеобразному музыкальному языку Юрия. Это сделало из него знаковую фигуру отечественной поп– и рок-сцены.

Андрей Кагадеев, «Н. О. М.»

– Я иногда слушаю две песни «Сектора Газа». Где про тридцать лет и про разговор лирического героя со стаканом водки. «Сектор Газа» – это, конечно, феномен. Как и группа «Любэ» времен первого альбома. Памятник Юрию Хою в Воронеже или каком-то другом месте нужен – он, конечно, незаурядная личность. И время показывает, что созданная им группа – культовая. Есть общность людей, которая живет песнями «Сектора Газа». И моя жизнь без этих вот двух песен – трогательных иногда до слез – была бы беднее.

Роман Сенчин, писатель