ХОХО. Целую. Обнимаю

Цифры на табло растут по мере того, как мы поднимаемся все выше. Двадцать пять. Двадцать шесть. Двадцать семь.

— Прости меня, — быстро, сбивчиво начинаю я. — Я хранила фотографию в кошельке и, наверно, где-то выронила ее. Я повела себя безответственно. Это моя вина.

— Ты не виновата, — возражает Джеву. — Ни в чем.

Лифт останавливается, доехав до верхнего этажа больницы. Джеву берет меня за руку, и мы поднимаемся по лестнице на один пролет, а потом открываем дверь и выходим на крышу.

Вечерний воздух наполнен множеством ароматов. Сухой ветер гуляет на открытой крыше, играя с несколькими прядями, выбившимися из моего пучка.

Джеву снимает пиджак и окончательно ослабляет галстук, чтобы снять его через голову.

Он подходит к краю крыши, который в целях безопасности обнесен стеной и оградой. Я встаю рядом и смотрю вниз, на улицу, где собираются фургоны с репортерами, паркуясь между карет скорой помощи и других машин.

— А ведь, казалось бы, могли проявить и побольше уважения, — горько говорит Джеву.

— Как они умудрились собраться тут так быстро?

— Они поджидали возле академии и проследили за мной, когда я уехал. Мне почти удалось оторваться — водитель такси оказался немного сорвиголовой, — но они нас догнали возле самой больницы.

Он отрывает взгляд от развернувшейся внизу сцены.

— Ты точно в порядке?

— Я… — Мне не так-то легко ответить. В голове полный хаос, все эмоции перепутались. И тут меня озаряет.

— У меня же сегодня сольное выступление.

Джеву выглядит пораженным.

— До него еще есть время.

— Нет, — возражаю я. — Я не могу.

Отведенное мне в программе время уже прошло, к тому же все наверняка прочитали статью. Сольное выступление должно было стать моим билетом в Манхэттенскую музыкальную школу, а теперь мне придется вернуться в Штаты. Филармония — мой последний шанс.

— Уже поздно.

— Дженни…

— Что теперь будет? — спрашиваю я.

Видимо, Джеву думал о том же, потому что он отвечает:

— Компания выпустит заявление.

— Они же будут все отрицать? Как с Сори и Натаниэлем.

— Я… Я не уверен. Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя.

— Не надо, — резко обрываю я. «Защитить». Снова это слово. Вот только я не хочу, чтобы люди, которые мне важны, защищали меня — не когда это ранит их самих. И Джеву, и маму.

Джеву хотел было шагнуть ко мне, но останавливается. На его лице отражаются боль и непонимание.

— Не нужно защищать меня за счет тех, кто действительно нуждается в твоей защите: твоя группа, семья, ты сам. Подумай обо всех, кто был в твоей жизни и кто еще придет в нее.

— Дженни, ты и есть…

— Я уезжаю, Джеву. Через два дня, хотя теперь уже меньше.

После короткой паузы он тихо спрашивает:

— Когда ты собиралась мне рассказать?

И вдруг я понимаю, что мне нужно сделать и что я так не хотела принимать все это время. Я в самом деле уеду, и не важно, через два дня или через месяц.

Джеву слишком хороший, он ни за что не порвет со мной — тем более не после такого скандала. Он сделает все, чтобы защитить меня.

Если кто и должен позаботиться о его интересах, а не моих — так это я.

— А какая разница? — невозмутимо отзываюсь я. — В конце концов мы бы все равно расстались.

— В самом деле? — морщится он.

— Джеву, у нас же неспроста так долго не получалось быть вместе. Мы живем слишком разными жизнями. Ты известный айдол, а я хочу поступить в музыкальную школу в Нью-Йорке.

Я вспоминаю недавние мамины слова. Она права. Я просто не хотела этого слышать.

— Я возвращаюсь к своей привычной жизни, а тебе нужно вернуться к твоей.

— Как же у тебя все просто, — резко вырывается у него.

Настала моя очередь морщиться.

— Мне жаль, что так вышло с фотографией. Твоя компания может просто опровергнуть все, ведь других доказательств нет…

— Вот черт, почему мне никто сразу не сказал, что это неизбежно с самого начала? Это… очень больно, Дженни.

— Джеву…

— Я не думал, что все закончится через пару месяцев, когда просил стать моей девушкой. Никто не начинает отношения с мыслью о том, что они вот-вот оборвутся.

— Нет, люди постоянно заканчивают отношения, понимая, что не стоило даже начинать.

— И ты правда в это веришь?

Хотелось бы мне сказать «нет». Выразить, какими прекрасными были эти несколько месяцев с ним, как и все четыре месяца в Сеуле с друзьями.

Но я уже влипла по уши. Ради этих слов мне будто приходится вырывать из груди собственное сердце, но так надо, ведь я уезжаю, и лучше сейчас причинить ему боль, чем высказать то, что хочется на самом деле: кажется, я люблю его.

— Да.

Дверь на крышу распахивается.

— Джеву. — На пороге, в ореоле света с лестницы, стоит его менеджер. — Я тебя везде обыскался. Почему ты не отвечал на звонки? Внизу творится полный цирк. Охрана обеспечит нам отступление через черный ход. Нам нужно идти.

Тут Джисок замечает меня.

— Будет лучше, если ты уйдешь в одиночку.

Джеву подбирает с пола пиджак и останавливается рядом со мной по дороге к выходу. Я вглядываюсь ему в лицо, сдерживая слезы.

— Я все хотел тебе сказать, — роняет он с последней обреченной улыбкой, несмотря на то, что я разбила оба наших сердца. — Ты очень красивая сегодня.