ХОХО. Целую. Обнимаю

Как же неловко, хуже некуда! Просто за последние пять лет мы почти не общались, хотя раньше были не разлей вода.

— Ладно, нам пора. — Подруга Юнис тянет ее за руку. — Приятного аппетита!

Юнис бросает на меня прощальный взгляд.

— Пока, Дженни. — И они выходят из палатки.

В повисшей тишине я поспешно начинаю объяснять:

— Раньше, в детстве, мы дружили, но потом я стала уделять все больше внимания виолончели, и…

Не знаю, зачем я это говорю. Все происходит слишком быстро: надо же было получить такую похвалу на глазах у Джеву от одной девушки, только чтобы другая показала, насколько я на самом деле ужасная подруга.

Джеву выпрямляется.

— Со мной случилось нечто похожее. Когда я переехал из Пусана в Сеул, некоторые прежние друзья стали считать меня предателем.

— Ого.

Я мало знаю о других городах, помимо Сеула, но это, наверное, все равно что переехать из провинции в Нью-Йорк.

— Выходит, ты виолончелистка, — замечает он.

— Да.

— Ты всегда об этом мечтала?

— Вроде того. Мой отец играл на виолончели. Он не был профессионалом, но когда дело дошло до выбора инструмента — это что-то вроде обряда посвящения для азиатско-американских ребят, через который все проходят…

Джеву смеется.

— У меня осталась виолончель отца, и я очень полюбила играть на ней. К тому же было здорово иметь с ним хоть какую-то связь.

Я еще никому столько не рассказывала об отце. Я жду, когда меня накроет уже привычными печалью и болью, но вместо этого чувствую только умиротворение. Пять лет — это не много и не мало, но это все же время.

Я смотрю на Джеву. Почему же мне так хочется открыть ему душу? Только из-за того, что мы больше не увидимся, когда сегодняшний вечер закончится, или по совершенно иной причине — потому что с ним я могу быть самой собой?

— Это очень круто, — откликается Джеву, и мое сердце тает.

— А ты? — спрашиваю я, надеясь, что тусклый свет под пологом палатки скроет румянец. — Есть что-нибудь такое, что прямо спишь и видишь, как бы сбылось?

На его лице на секунду появляется непонятное выражение, но тут же пропадает.

— Для этого я слишком мало сплю.

— Ого, — тяну я, — ну и ответ.

Джеву подмигивает.

С другой стороны палатки заходят несколько человек. Отвлекшись, я бросаю взгляд на экран телефона — уже без четверти полночь. Джеву передает пустые тарелки хозяйке, а я начинаю закрывать контейнеры крышками и складывать их обратно в пакет. Когда мы встаем, я поднимаю голову и случайно встречаюсь глазами с парнем прямо напротив.

Это тот самый грубиян из автобуса, да не один — его товарищи теснятся у стойки, пытаясь занять места.

— Каковы шансы, что он нас узнает? — обращаюсь я к Джеву, который тоже заметил, куда я смотрю.

В этот самый момент студент указывает на нас, словно мы в каком-то боевике и мы с Джеву играем там преступников.

— Я бы сказал — очень высокие.

Глава пятая

Не знаю, кто из нас первым сделал шаг или почему нас вдруг осенило одной и той же идеей, но мы срываемся с места и убегаем.

Мы проносимся без оглядки всю дорогу обратно, мимо лотков с едой, резко свернув в бизнес-центр и спустившись на целый лестничный пролет.

Тут мы тормозим, чтобы отдышаться. Похоже, на цокольном этаже разместился торговый центр. Маникюрный салон, несколько магазинов и лавка с ланч-боксами уже закрыты, но кое-что еще работает, включая круглосуточный спа-салон и игровые автоматы.

— Туда! — Я указываю на одну из тех фотокабинок, где за пару долларов можно получить моментальные снимки с милыми фонами.

Джеву втягивает меня туда и задергивает шторку. Мы стоим, уставившись друг на друга в темноте, которую рассеивает только неоновый свет сенсорной панели.

— Почему мы побежали? — спрашивает Джеву.

— Я… Я не знаю.

Он моргает. Я тоже моргаю. И вдруг мы одновременно заходимся смехом. Почему мы побежали, в самом деле? Для этого не было причин: в конце концов, студенты не стали бы затевать драку в людном месте, где полно взрослых. Но это было захватывающе. От адреналина мое сердце все еще колотится, как ненормальное, — хотя, возможно, дело в том, что в тесном пространстве кабинки я оказалась почти на коленях у Джеву.

Эти фотобудки всегда были такими маленькими? Он сидит на скамейке, прижавшись спиной к задней стенке и вытянув ноги по диагонали через всю кабинку. Я стою на одной ноге, свесив вторую с его колена. Руками же упираюсь в сидение и в стену позади него.

— Какой у тебя рост? — ляпаю я.

— Сто восемьдесят два сантиметра.

Точно, я забыла, что во всем мире, кроме США, используется метрическая система.

— По-моему, это пять футов одиннадцать дюймов? — хмурится Джеву.

— Ты это сейчас в голове посчитал?

Он пожимает плечами.

— А какой у тебя?

— Пять и шесть. Не знаю, сколько это в сантиметрах.

Он коротко кивает. На сенсорной панели раз за разом проигрывается реклама фотокабинки с улыбающимися людьми — по двое, по трое, изредка в одиночку.

Джеву поправляет перевязь с гипсом, делая ее чуть покороче.

— Как ты сломал руку? — интересуюсь я.

— Случайно.

— А раньше что-нибудь ломал?

— Однажды, еще в детстве. — Он оставляет повязку в покое и поднимает на меня взгляд. — А ты?