Хохочущие куклы

Фамилия врача была Лужницкий, он был профессором, если верить табличке, прибитой к двери. Он сидел за письменным столом в просторном светлом кабинете. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, и там угадывались кушетка и гинекологическое кресло. Из-под белой, смешной шапочки Лужницкого торчали седые волоски. Прямые брови были тоже седыми, но кожа лица – почти гладкой. Вряд ли ему пошел шестой десяток.

Его серьезный вид и специфический запах кабинета привели Настю в тревожное, холодное состояние, и она старалась убедить себя, что находится здесь добровольно. Обилие света, пространства и воздуха только усиливало неустроенность. Она предпочла бы помещение поменьше, со стенами поближе – лучше всего прямо за спинкой ее стула.

Сначала – формальности: адрес, дата рождения, никаких родов и абортов до сих пор, никаких операций и тому подобное… Наконец Лужницкий спросил, в чем ее проблема. Она растерялась, она думала, врач сам это знает. Не успела придумать, что сказать, поэтому стала обстоятельно рассказывать правду – историю отношений с Константином. Одновременно, вне словесного потока, она пролистывала свои собственные намерения и недоумевала – говорит, будто хочет ребенка, в то время как самое большое ее желание – вернуться домой и жить по-старому. Чистой, не усложненной жизнью. По-прежнему периодически разряжаться скандалом, как разряжается грозой небо. Бездетность может служить поводом. Мстить таким образом Константину за то невидимое, но сильное, что между ними. И даже если забыть о стерильном ужасе этого кабинета (бежать бы!), любое изменение существующего положения вещей обернется для нее катастрофой и мгновенным старением.

– Вы считаете, что мы можем вам помочь? – спросил Лужницкий, подняв одну бровь.

– Я не знаю.

– Кто вас ко мне направил?

– Я не совсем… Это мой муж… То есть он занимался организацией.

– Ладно… На самом деле это не так уж важно. – Врач потирал лоб, будто силился вспомнить, что действительно важно, некое обстоятельство, изменяющее суть дела. – Давайте я сейчас вас осмотрю. Потом выпишем направление к генетику. Кровь сдадите.

Из пустоты материализовалась молчаливая ассистентка, измерила Насте артериальное давление, рост, вес и исчезла беззвучно. Врач указал на примыкающую комнатку с матовым окном. Взглянула на расставленные за стеклом приборы и препараты. Разделась за ширмой, развесила одежду, которая показалась такой жалкой – не наполненная телом. Ноги сразу окоченели, хотя в кабинете было натоплено. Взобралась на кресло. Воздух холодил раскрывшееся лоно. Она смотрела в потолок. В этом центре почти так же всё, как в районной женской консультации.

Пришел врач. Она избегала смотреть на него и слушать, что он там бормочет. Обычные фразы: расслабьтесь, что там у нас… Она и так расслабилась, рассматривая потолок (который казался желтоватым – недостаточно белым для серьезной клиники), слышала только металлический лязг зеркала, расширяющего влагалище. Старалась не замечать, забыть, заместить мыслями о потолке. Бросила мимолетный взгляд на монитор, подсоединенный к аппарату УЗИ. Навечно запомнила, как выглядит изнутри, прежде чем дождалась слов: «Можете вставать, одеваться». Теперь наконец Настя посмотрела на Лужницкого, желая угадать, что он сейчас скажет по ее поводу, но лицо врача оставалось строго-непроницаемым, как когда она вошла. Он перешел в кабинет, скрипел там ручкой о бумагу.

Анастасия тянула время, одевалась медленно. Подавленная не осмотром, а тем, что еще меньше понимала, зачем он ей. Ее отвращало, что ребенок на самом деле оказывался не плодом объятий в дышащих гормонами, напряженных домашних комнатах, а плодом долгих больничных запахов, склянок какого-то Петри, родильного отделения, дальше – больше: поликлиника, прививки, осмотры, зеленка для пупка. Или не отвращало? Всего лишь вычеркнуть этот день и кабинет как недоразумение и жить как жила. Она хорошо жила.

Но писанина Лужницкого влекла за собой новые осмотры, анализы, консультации, лекарства, витамины – смертная тоска. Тихонько, чтобы не мешать, вернулась за стол – врач продолжал писать, не обращая на нее внимания. Ручкой Waterman, точно такой же, какая была у ее мужа, с той же тонкой царапиной, быстро, словно под диктовку, выводил косые, совершенно идентичные буквы. В углу ассистентка постукивала по клавиатуре. Время от времени скрипел принтер. Анастасия рассматривала кабинет. В кремовый цвет крашенные стены. Дипломы в рамках – мелко и далеко, но удавалось прочесть слово «диплом» то кириллицей, то латиницей. Плакат с рекламой витаминов для беременных. Бросив косой взгляд на календарь, убедилась, что сегодня четверг. Вздрогнула, когда Лужницкий вдруг громко сказал, поставив точку в своих письменах:

– Так вот, мы…