Читаем Хоккей в моем сердце. Об игре, друзьях и недругах полностью

Мы словно три молодых «бычка» буквально вылетали на лед и – вперед. Тактика – где потеряли шайбу, там ее и находили. Тут же вцеплялись в соперников. Делали свое дело. Мы не ведали, что такое «откат». Повторюсь, тут же пытались накрыть противника. Часто удавалось. Пожалуй, процентов пять в своей зоне играли, остальное время атаковали.

Безусловно, выручало общение между собой, за кромкой площадки тоже. Еще поэтому тонко чувствовали друг друга, понимали с полуслова, полужеста. С самого начала и до окончания карьеры исповедовали принцип: впереди катящемуся партнеру отдай пас, а сам откройся. Это примерно, как в «дыр-дыр» в футболе. Никогда не передерживали шайбу.

Уважали друг друга. Не считались, например, кто должен отработать назад. Если Володя впереди, значит, кто-то из нас, крайних форвардов, должен успеть в оборону. Наша тройка – будто крутящееся колесо. Когда все стали забивать, тогда и осознали – пришло истинное взаимопонимание. Получилось звено!

Так вышло, по настоятельной просьбе Тарасова завершил выступления в большом хоккее Витя Полупанов. Великий тренер позвал меня к себе на разговор: «Боря, хочу продлить хоккейный век Фирсова и Рагулина. Забираю у вас Харламова». От неожиданности я воскликнул: «Анатолий Владимирович, а как же мы?» «Вы двое играете, третий тоже будет играть». Однако не сразу нашелся тот самый «третий». Смолин, Еремин, Ноздрин были, другие партнеры…

Закончил играть Анатолий Ионов. И Тарасов из тройки Мишакова перевел к нам с Володей Юру Блинова. С ним действительно стало получаться. Взяли олимпийское «золото» Саппоро. А Валерка Харламов был в звене с Викуловым и Фирсовым, причем Анатолий Васильевич исполнял роль центра, хотя по амплуа крайний нападающий. В Саппоро, как видим, все удачно сложилось. Сама жизнь показала, прав оказался великий наш наставник Тарасов.

После 1972 года Анатолий Владимирович вместе с Аркадием Ивановичем Чернышевым ушел из сборной. Новый тренер, Всеволод Михайлович Бобров, восстановил нашу тройку с Валеркой Харламовым. Между тем завершали свои выступления выдающиеся центрфорварды, – Альметов со Старшиновым. Вообще, на мой взгляд, в период с 1968 по 1981 год Володя Петров сильнейший центр в отечественном хоккее. Абсолютно объективная, прагматичная оценка, независимо от клубных симпатий или антипатий. Он обладал прекрасным видением площадки, своего рода дирижировал игрой партнеров, блестяще завершал атаки. И колоссальный объем работы проделывал.

Дружба кланами

Мы пришли с Володей Петровым в ЦСКА практически одновременно. Уже знали, что собой представляет этот великий клуб. Все время держались вместе. Общались в поезде или самолете, когда отправлялись на выездную игру. Жили в одном гостиничном номере. Собственно, так издавна повелось. Дружили Рагулин с Кузькиным и Зайцевым, Альметов с Александровым и Локтевым.

Тройка единомышленников и приятелей Мишаков – Ионов – Моисеев по времени уже ближе к нам с Володей и Валерой. Своего рода хоккейные «кланы» в лучшем смысле слова. Да, иногда ссорились по мелочам: кто-то в номере закрывал окно, кто-то, напротив, открывал. Душно, видите ли, было. Приходил Валерка и одним своим доброжелательным видом снимал напряжение, возникшее на ровном месте. «Ладно вам, что чудите», – ровным, спокойным голосом успокаивал партнер, давний наш товарищ. Но мелкие бытовые размолвки никак не сказывались на качестве игры, да и не могли сказаться.

Виктор Васильевич Тихонов в свое время перевел Петрова в другое звено. И в двусторонней тренировочной игре Вова чуть голову мою не снес. «Ты что, Вовчик?!» – недоумевал я. «Сегодня я твой противник», – говаривал друг и партнер. Игра, общее дело все равно нас мирили.

Тот же Валерка Харламов несколько моложе нас с Вовой. Небольшая разница в годах тем не менее не мешала общению. Мы всегда были вместе. Я, правда, женатым пришел в ЦСКА, затем и Володя семью создал. Один Валерка свободен. Может, на этой почве Харламов сошелся в сборной с Сашей Мальцевым. Оба холостые, красавцы, девчонки бегали за ними гурьбой, народ любил хоккеистов за прекрасную игру. Словом, очень популярные люди. Но когда Саша и Валера семью обрели, стали сдержаннее на всякие эскапады. Кое-что позволяли себе, но в пределах разумного. Знали, дома жены ждут. Чувство ответственности не покидало ребят.

Отпускной месяц у хоккеистов – июнь. Мы не сразу в отпуск уходили как таковой. Встречались с болельщиками на предприятиях, в воинских частях, нас там всегда очень ждали. В свободное время успевали буквально все. Это глубокое заблуждение, что спортсмены – не от мира сего. Обычные, нормальные люди. Святыми уж точно не были. Другое дело, нас знала, без преувеличения, вся страна. Публичные персоны и вести себя должны прилично. Если и «принять на грудь», то в соответствующих пропорциях. Не уронив имени своего.

Затем снова «пахали» как папа Карло. Молодежь вообще начинала работать раньше нас, в конце июня. Мы входили в очередной сезон с первого июля. Весь отечественный спорт, не только хоккей, построен на учебно-тренировочном процессе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное