Хоккейная сделка (ЛП)

Я: Его дочь пострадала и ее везут в больницу.

Селеста: Что случилось? С ней все в порядке?

Я: Не знаю.

Я: Полминуты назад я даже не знала, что у него есть дочь.

Кэссиди: Трентон сейчас ему пишет.

Селеста: Бедный. Наверное, так волнуется за нее.

Я: Вы с ней знакомы?

Кэссиди: Виделись один раз на ее дне рождения в прошлом месяце.

Селеста: Она очень милая.

Кэссиди: Подожди, а где ты сейчас?

Я: Стою посреди его дома с собакой.

Селеста: Я обожаю Элли! Она самая лучшая.

Я: Он любит собак и у него есть ребенок. По-моему, это серьезные красные флаги.

Кэссиди: Перестань. Это самые зеленые флаги, которые я когда-либо видела.

Я: Кто мать ребенка?

Я: О, черт возьми… ОН ЖЕНАТ?!

Я: Пожалуйста, скажи, что он не женат.

Кэссиди: Дыши, детка. Он абсолютно свободен.

Кэссиди: Это не тот случай, что с твоим отцом.

Селеста: Матери ребенка нет, но ты должна позволить ему самому о ней рассказать.

Я: Как он мог умолчать о том, что растит ребенка?

Я: Кто так делает?

Я: Когда Алекс планировал об этом сказать? Когда я перевезу вещи в свободную спальню?

Кэссиди: Я знаю, что это неприятно, но выслушай его, прежде чем принимать опрометчивые решения.

Селеста: Не опускай руки раньше времени, девочка.

Скулеж Элли отвлекает внимание от телефона.

Я иду на звук и замечаю, что она лежит на кухне рядом с пустой миской на полу.

— Ты пить хочешь?

Я наполняю миску водой из раковины и ставлю перед ней. Элли одним махом выпивает всю воду, и я снова наполняю миску.

— Пей. Но я не поведу тебя гулять и не буду собирать фекалии.

Не могу не задуматься об отце в этой ситуации. Он годами скрывал настоящую семью от матери — и нас от них. Что за больной человек может вести двойную жизнь? Как можно так много лгать?

Думает ли он о нас? Обо мне?

Александр не кажется таким человеком. С другой стороны, кто знает, на что он способен? Я по-настоящему не знаю его, несмотря на то, что говорят Кэссиди и Селеста.

Вопросы роятся в голове. Мне нужно уйти. Я должна выбежать отсюда и никогда не оглядываться.

Но желудок сводит судорогой, когда в голове всплывает обеспокоенное лицо Александра. Он был здесь, готовил для меня еду, когда мог находиться рядом с дочерью… где бы та ни была. А теперь она ранена. Кто знает, как долго он пробудет в больнице. Я должна прибраться здесь.

Я собираю тарелки со стола и роюсь в кухонных шкафах, пока не нахожу контейнеры с подходящими крышками. Я раскладываю в них оставшуюся еду и ставлю в холодильник. Элли ложится у ног, пока я мою кастрюли в раковине и загружаю все в посудомоечную машину.

Уборка помогает расслабиться.

Когда кухня становится безупречной, я отправляюсь исследовать остальную часть дома. Технически, я просто… осматриваюсь.

Гостиная находится рядом со столовой, огромная, с высоким сводчатым потолком и шикарным угловым диваном перед огромным плоским телевизором, разумеется. Слишком темно, чтобы что-то разглядеть за французскими дверями, ведущими на террасу, но я могу только представить, как великолепно выглядит задний двор.

Элли следует за мной по пятам, когда я прохожу по коридору мимо ванной и нескольких гостевых комнат, пока не дохожу до двух закрытых дверей в конце коридора.

Заглянув в первую комнату, я включаю свет и слегка вскрикиваю, когда Элли протискивается между ног и вприпрыжку забегает в комнату, прыгая прямо на кровать.

Количество розового цвета бьет по глазам. Куклы в платьях; чашки и блюдца; кружевные подушки; и крошечные розовые туфельки. Я стою в дверях, не желая входить в невинное пространство, как будто испорчу его одним своим присутствием.

Я пытаюсь представить себе крупного хоккеиста в этой комнате — устраивающим чаепитие или читающим сказку на ночь — но не могу. Я не могу себе этого представить, потому что все еще не верю, что это его реальность. Каждое наше взаимодействие прокручивается в сознании. Но ни разу Алекс не упомянул и даже не намекнул на то, что у него есть маленькая дочь.