Хоккейная сделка

Первой звучит песня Brown Eyed Girl, и я улыбаюсь, вспоминая историю, которую Александр рассказал о том, как отец пел ее матери, пока они готовили на кухне. Затем мелькает воспоминание о том, как мы танцевали с Джулианой на кухне, и горячие слезы жгут глаза.

— Пожалуйста, Алекс, — я опускаю голову на его ладонь, всхлипывая. — Пожалуйста, проснись.

Я лежу там, пока не заканчивается песня, потому что мне нужно выплеснуть эмоции, прежде чем Кэссиди вернется с ужином.

Но прямо перед тем, как песня переключается на следующую, пальцы Александра дергаются у моей щеки.

Я резко поднимаю голову, ахая.

Мне показалось?

Я уставляюсь на его руку, пока не вижу, что пальцы дергаются снова.

— Алекс? Ты слышишь меня? — я взглядываю на закрытые глаза, ожидая, что они откроются. — Алекс, ты только что пошевелил пальцами. Сделай это еще раз, детка. Ну же. Вернись ко мне.

Я нажимаю кнопку, чтобы вызвать медсестру, и в течение нескольких секунд в комнате появляется медбрат, с которым я подружилась.

— Джером, я почувствовала, как пошевелились его пальцы. Я сидела, и они дернулись. А потом дернулись снова. Это значит…

Веки Александра затрепетали.

Я ахаю, и мои руки прикрывают рот.

— Скажи, что ты это видишь.

— Я это вижу, милая, — Джером подходит к кровати и проверяет экран, на котором отображаются жизненные показатели Александра. — Сначала он может быть дезориентирован, поэтому нужно дать ему время выйти из этого состояния. Иногда пациенты возбуждены. В других случаях они сразу засыпают снова. Нам нужно быть терпеливыми. Это не похоже на кино.

Я сжимаю руку Александра и уставляюсь на него, ожидая следующего движения.

— Я пойду вызову врача, — говорит Джером.

Я киваю и опускаюсь обратно на стул, боясь моргнуть и что-то пропустить.

— Алекс, я здесь, детка, — шепчу я. — Я здесь и жду, когда ты откроешь эти красивые карие глаза. Не торопись. Я никуда не уйду. Все будет хорошо.

Мое сердце колотится, и я едва могу вздохнуть, пока жду.

Доктор Стивенс входит в комнату несколько минут и еще два подергивания руки спустя.

— Добрый день, Миссис Крум. Я слышал, что наша хоккейная звезда наконец просыпается.

— Я думаю, да. Его пальцы продолжают дергаться, а глаза движутся.

— Все это хорошие признаки, — он наклоняется над Александром и поднимает каждое веко, посветив ему в глаза маленьким фонариком. — Он реагирует на свет.

Я наблюдаю, как доктор осматривает Александра, проводя тесты на реакцию. У меня так много вопросов, но я держу их в себе, потому что сейчас все, на чем хочу сосредоточиться, — это пробуждение Александра.

Кэссиди врывается в комнату, держа в одной руке коричневый бумажный пакет, а в другой — два прохладительных напитка в подстаканнике.

Ее глаза расширяются, как только она смотрит на меня.

— Что? Что случилось?

По моей щеке катится одинокая слеза.

— Он может проснуться. Е..его пальцы… они дернулись. И глаза…

Мой голос обрывается.

Кэссиди быстро ставит еду и бросается садиться на стул рядом со мной.

— Давай, Крум Кейк, — шепчет она.

— Это постепенный процесс, — говорит доктор Стивенс. — Медленный и стабильный.

Я киваю, вытирая следы от слез.

— Сколько обычно занимает этот процесс?

— Каждый пациент индивидуален, но мы вынем питательную трубку и посмотрим, как он будет себя чувствовать в течение следующих суток.

После его ухода я звоню Энни и все ей рассказываю. Мы договариваемся не говорить Джулиане, пока не узнаем, в каком состоянии Александр проснется.

Я пытаюсь сдержать волнение, но внутри все клокочет.

Это мучительное ожидание, возможно, наконец, закончилось.

Медсестры разрешают мне остаться на ночь.

Джером — большой поклонник хоккея, и когда убеждает всех на этаже сохранить это в секрете и позволить мне остаться, я говорю, что подарю бесплатные билеты в знак благодарности.

Энни позволяет Джулиане спать в доме у Макайлы, чтобы не пришлось объяснять, где я. Я чувствую себя виноватой, не возвращаясь домой, чтобы увидеть ее, но также не хочу отходить от Александра в случае, если он полностью проснется.

В этом месте невозможно спать, поэтому я то засыпаю, то просыпаюсь в неудобном кресле. Джером предлагает принести раскладушку, но я хочу быть как можно ближе к Александру. Я должна чувствовать, как он снова шевелится, даже если это самые незначительные движения.

Я смотрю на телефоне игру команды Алекса без звука, когда чувствую, как его рука сжимает мою.

Мой взгляд взлетает к его лицу, и я вижу темно-карие глаза.

Телефон выскальзывает из рук, падая на пол с глухим стуком. Я сдерживаю вскрик, слова застревают в горле.

— Алекс.

Он снова сжимает руку, медленно моргая, не отрывая от меня взгляда. Взгляда, который пронзает насквозь, пробуждая надежду.

В голове роятся тысячи слов, столько всего я хочу сказать, но из меня вырывается только:

— Пожалуйста, скажи, что у тебя нет амнезии, что помнишь, кто я. Иначе, клянусь Богом, я закричу так, что стены задрожат.

Уголок его рта дергается, и я замираю, затаив дыхание, ожидая, что он скажет хоть слово, но ничего не приходит. Молчание гудит в ушах, пугающее и невыносимое.