Хоккенхаймская ведьма

Волков не знал, чем заняться, вернее, он, конечно, знал, но понимал, что в сию минуту то, что ему хотелось бы сделать, сделать будет не так уж просто. Они с Сычом и Максимилианом разузнали, где находится дом Рябой Рутт. Поехали туда украдкой, как будто мимо проезжали. И всё, что смогли разглядеть, так это забор и ворота.

— Да, уж… — произнёс кавалер, разглядывая крепкие ворота. — И через забор такой не перелезть.

Забор был крепок, как и ворота, а по верху его шли острые шипы.

— А мы её на улице возьмём, — обнадёжил его Сыч. — Вот только, думаю, людишки нам понадобятся. Думаю, с ней тоже пара человек будет.

— Ну, вот и выясни, кто с ней бывает.

— Выясню, экселенц, только вот, куда мы её повезём? В тюрьму-то нас уже наверное, комендант не пустит с ней.

— Поедем опять к лодочному мастеру в сарай, — отвечал Волков, но без привычной своей уверенности, он разглядывал острые штыри на крепком заборе. И думал всё-таки не торопиться, дождаться Брюнхвальда с людьми. С каждым днём всё неуютнее было ему в этом городе без Брюнхвальда и четырёх десятков добрых людей с ним.

— Всё выясню, экселенц, — обещал Фриц Ламме. — Узнаю, что она за птица, эта Рутт.

Сыч пришёл вечером, когда Ёган собирал вещи господина и складывал их в сундук. Завтра они собирались съезжать из дорогой гостиницы. Ну, в самом деле, не платить же три монеты за ночь! Это ж где такие цены виданы? Да пусть даже и на этой кровати спал какой-то император, три талера — это уж слишком. Сыч был серьезен, без спроса сел за стол к Волкову и начал:

— Экселенц, я даже и не знаю, как эту Рутт брать. Карета у неё, как у графини какой, слуг двое на запятках, мужики крепкие. Оба при железе. Да кучер тоже немелкий, тоже при ноже, да форейтор имеется. А форейтор и вовсе страшен.

— Страшен? — уточнил кавалер.

— Сам черняв и здоров, бородища чёрная, и конь чёрный. Шляпа с пером, глаз у него один, так сегодня рявкнул на улице, что все возы и телеги прочь с дороги в канаву прыгали, лишь бы дорогу карете дать. Грозный он.

— При мече этот чернявый?

— При мече, но меч не такой, как у вас, а узкий, и вся рукоять в железных вензелях, что бы руку защищать.

— А доспех каков у них?

— Все в платье, доспеха ни видать, может под одёжей прячут. Экселенц, а зачем вы спрашиваете, неужто брать их думаете?

— А что, боишься? — спросил кавалер, усмехаясь.

Ёган престал собирать вещи, стал у двери и прислушивался.

— Я, может, и боюсь, — говорил Фриц Ламме, — да разве ж вас моя боязнь остановит?

— Не-а, не остановит, — со знанием дела сказал Ёган, неодобрительно глядя на хозяина, — сколько их знаю, всё время на рожон лезут, словно два чрева у них, и две головы. И не живых, ни мёртвых не бояться. Их, вроде, бьют и бьют, а им всё нипочём, чуть зажили и опять в свару набиваются.

— Ты сапоги почистить не забудь, — беззлобно сказал Волков, — ни в какие свары я не набиваюсь. Думаю просто.

— Думаете, — бубнил Ёган, уходя в спальню, — уже видно придумали, как чернявого мужика убить.

Но кавалер его не слушал, он повертел головой, разминая шею, и спросил Сыча:

— А Рутт сама какова из себя?

— Графиня, одно слово. И не скажешь, что когда-то волосатым пирогом торговала, да воровала по трактирам.

— Прямо графиня? — не верил кавалер.

— Не меньше, платье — бархат красный, цепь золотая, перстни на перчатках, сама красивая. Я б её поимел.

— Да ты и корову дохлую в овраге поимел бы через неделю воздержания, — крикнул из спальни Ёган.

— Цыц, болван, велел тебе господин сапоги чистить, так чисть, чего разговоры слушаешь, — откликнулся Сыч. — То не про тебя разговоры, как до железа дойдёт, так ты в телеге сидеть будешь, или как в прошлый раз на кровати храпеть.

— Чего, на кровати? Да я на кровати лежал, потому как в беспамятстве был, — прибежал из спальни Ёган, он махал пальцем перед носом у Сыча и говорил, — а вот что ты дела, а? Я так понял, что господин один с разбойниками бился.

И, видно, этими словами он достал Фрица Ламме.

— Ты руками-то, дурак, тут не маши своими, — начинал злиться он, — а то я тебе сам махну.

— Чего ты махнёшь? Махальщик, махнёт он, — начинал заводиться и Ёган. — Я тебе сам так махну…

— А ну тихо вы, — рыкнул кавалер, — угомонились оба, ополоумели? Ты иди сапоги чисть и собирайся, съезжаем завтра, а ты за пивом мне сходи в другой трактир.

Сыч едва до двери дошёл, что-то бурча и обещая что-то Ёгану, как явился Максимилиан и сообщил, что пришли четыре купца, одного из них управляющий Вацлав знает, зовёт господином Аппелем, кланяется ему. И эти купцы, просят дозволения видеть господина кавалера.

Ёган в который раз выглянул из спальни и сказал:

— Честные люди уже ужинать думают, а эти в гости пожаловали, нате вам зарасте, на ночь глядя, с чего бы?

— Займись ты наконец делом, чёртов болван, — рявкнул на него кавалер, — но сначала мне одежду дай и стаканы ставь на стол. Сыч, вина у Вацлава проси, а вы, Максимилиан скажите, что приму купцов.