Хоккенхаймская ведьма

Она стала ходить по комнате из угла в угол, словно знала или чувствовала что-то. Остановится – стоит, слушает. Принюхивалась, словно собака, голову вверх поднимая, на колени упала, нюхала ковер и вовсе на собаку стала похожа. Проползла вдоль стены, не поднимаясь с колен, задержалась в углу. Вынюхивала все что-то и наготой своей наслаждалась.

Нет, ничего не могла она найти, поднялась на ноги и еще раз оглядела комнату. Увидала сундук господина и обрадовалась. Там было то, что способно ей помочь. Сундук на хитрые замки заперт, но девушка знала, где ключи – в кошеле, вместе с его мечом на поясе, висевшем на изголовье кровати. Золото, золото, серебро, перстень! Каков красавец, ах, что за камень. Бывают же такие. Подошла к зеркалу снова полюбоваться, как такой перстень будет на руке смотреться. Нет, не по ней, даже на большой палец велик. Как жалко. Отнесла перстень на место. Взяв ключи, она отперла сундук и откинула крышку. Да, то, что нужно, на месте. Агнес протянула руку и с наслаждением погладила синий бархат.

Ее шар, ее стекло, он здесь. И злой господин теперь не сможет запретить ей глядеть в него.

Схватив синий мешок, она запрыгнула на кровать, вытряхнула шар, стала гладить его, как любимого зверька, и тут же с головой полетела в него, улыбаясь и подрагивая всем своим стройным телом. О Провидение, сколько тут всего интересного, весь мир был в нем, но сейчас ее интересовало только одно, вернее – только одна. Та, которая послала ее господину страшное послание.

Агнес быстро вертела шар в руках, ища то, что нужно, иногда встряхивала его, но все это длилось недолго. Вскоре оторвала взгляд от стекла, нежно положила шар на перину и слезла с кровати. Подошла к изголовью, просунула руку между стеной и кроватью и заулыбалась. Вытащила оттуда старую, черную иглу, засмеялась:

– Попалась.

Аккуратно положила ее на комод, стала быстро одеваться, затем спрятала шар в мешок, а мешок в сундук. Заперла его, положила ключи в кошель Волкова. Все. Оглядела покои, подошла к господину:

– А такой вы мне больше по сердцу.

Снова засмеялась, еще раз лизнула его в щеку и вышла.

Шла она скорым шагом через залу обеденную, где и богатые гости сидели, и люди Волкова. Все ее взглядами провожали. Прошла на кухню – туда, куда господа и носа не кажут, нашла самый большой очаг с самым ярым пламенем и, встав с огнем рядом, сломала иглу. Та разделилась легко, прогнившая была, неровная. Обломки Агнес кинула в огонь и с рук что-то невидимое стряхнула в огнь, сказала тихо:

– Все, что желала, пусть тебе воротится.

Улыбалась довольная и пошла с кухни прочь. Никто из поваров или поварят даже не глянул в ее сторону, словно не было ее на кухне. Пришла в залу, села за стол к людям Волкова, кивком головы поздоровалась и сказала:

– Господин проснется скоро, велите похлебку ему делать пожирнее, а ты, Ёган, воду готовь, грязен он так, словно слуги у него нет.

Монах поднялся радостный, снова думал обнять девушку, но та отстранилась и даже руку выставила от такого. Еще когда нет никого – ладно, а тут при людях не вздумай даже. Девок деревенских обнимай, они против не будут.

Но Ипполита это не огорчило. Все вскакивали и шли за ним в покои господина, но сначала ей кланялись. А она гордая, даже кивком головы не отвечала. Не ровня она им, чтобы Сычу да Ёгану кланяться.

А как убежали все наверх, девушка осталась одна, заметила настороженно смотрящего на нее распорядителя и поманила его пальцем. И спесивый распорядитель побежал к ней, на ходу поклоны кладя. Подбежал, встал и спросил:

– Изволите чего, молодая госпожа?

– Покои мне, лучшие, что есть.

– Будет исполнено, распоряжусь немедленно, – говорил Вацлав.

– И завтрак мне пусть подадут.

– Что пожелаете? Есть вырезка говяжья, с травами печенная. Барана режут уже, через час и седло будет, или котлетки на ребрах. Окорок, пироги…

– Паштет, и вина самого лучшего, – скромно сказала Агнес.

– Будет исполнено. – Вацлав уже думал бежать на кухню.

– И паштет не свиной, а гусиный или утиный, и не на жире, на масле оливковом чтобы был.

– Непременно, – кланялся Вацлав.

Агнес едва заметно улыбалась. Жизнь такая ей нравилась.

Глава 28

Анхен вся в делах была, с утра затеяла простыни смотреть после стирки. Бранила дур, баб приютных, ведь сколько говорила им, что простыни ветхи и стирать их нужно бережно, а они как стирка – так рвут их. Не напасешься на них простыней.

– На тюфяках спать будете, коровы.

Но бранила она их беззлобно, так как все благополучно у нее складывалось и ждала она хороших новостей со дня на день. А может, и сегодня весть придет, кто знает. И тут вдруг закашляла – ничего серьезного, подавилась как будто. Словно в горле встало что-то и не отходит. И стала кашлять и кашлять, а оно там все стоит. Не откашливается.

Бабы, что простыни разбирали и вешали сушить, заволновались:

– Госпожа, все ли с вами ладно?